На одной из актиний развились волоски нового вида. Тоньше остальных, они пронизывали пустоты в других узлах и разрастались во всех направлениях. С теми примитивными инструментами, которыми я сейчас располагал, невозможно было узнать, куда они идут. Но они были здесь!
– Что же могло породить их? – вслух подумал я.
Едва я сформулировал вопрос, как в голове вспыхнул ответ:
– Переход Рёмера! Мутации во время прохода через туннель!
Если я попал в точку, это было важное открытие. Однако я не имел ни малейшего намерения поделиться им с властями. С какой стати делать такой подарок этой клике сволочей? И потом, однажды оно могло пригодиться Сети.
Какова бы ни была их природа, спонтанные ответвления представляли собой новое поле исследований в биоинформатике. Хотя они составляли неотъемлемую часть Нод-2, контролировать их с пульта было невозможно. В сущности, с информационной точки зрения их вообще не существовало. Однако они были здесь, перед моими глазами, и медленно колыхались в волнах органического супа, в который были погружены.
Я сделал несколько снимков, потом отсоединил микроскоп и закрыл люк. Если я хотел успеть совершить свою тайную вылазку, задерживаться нельзя. В любом случае у меня накопилось достаточно данных для отчета – естественно, без упоминаний о моей теории появления новых ответвлений. Я поспешно вылез из трубы и сверился с мессенджером, чтобы найти самую короткую дорогу в сектор L.
По пути я послал человеку, которого искал, текстовое сообщение, предупредив о своем скором появлении и посоветовав найти предлог, чтобы сделать перерыв на несколько минут и выйти наружу. Я бы не хотел, чтобы нас увидели вместе в его лаборатории. В отличие от Алмаза, там было больше добровольцев, чем бесшипников.
Его звали Филипп Лекюйе. Подойдя к лаборатории, я сразу заметил его. Высокий здоровяк с широкими плечами, квадратной челюстью и длинной светлой шевелюрой стоял, небрежно прислонясь к фасаду и безуспешно пытаясь выглядеть естественно. Он совершенно не соответствовал сложившемуся у меня образу ученого. Честно говоря, я скорее готов был увидеть его среди солдат Танкреда, в боевом экзоскелете. Он тоже, едва увидев меня, догадался, кто я, широко улыбнулся и кивнул.
В общении он оказался естественным и приятным, и его отнюдь не волновало, что он снабжает информацией подпольную сеть на папском военном корабле. Раньше, на гражданке, он работал техническим специалистом в большой биологической лаборатории, имевшей аккредитацию церковных властей. Его специализация была крайне деликатной и потому находилась под бдительным наблюдением Совета по христианской этике: генная инженерия. На борту он всего лишь занимался медицинскими анализами. Кровь и моча солдат для парня, заточенного на секвенирование[71]
ДНК… А главное, его это вроде бы особо не беспокоило.– Знаешь, моча или ДНК, все равно это биохимия!
Он объяснил мне, что на Земле в его обязанности входили главным образом генетические анализы при уголовных расследованиях или же секвенирование бесчисленных военных вирусов, распространившихся после Войны одного часа, лекарства от большинства которых еще предстояло изобрести.
Однако перед самым отбытием в крестовый поход ему случилось поработать над весьма необычным заказом: над
– Разве это не запрещено категорически Советом по этике? – удивился я.
– Безусловно. Куда за меньшее можно оказаться в тюрьме. Но на приказе стояла печать штаба НХИ, и он был утвержден нашими вышестоящими, так что никто не полез спорить.
– А что конкретно требовалось?
– Вот тут и начинается самое интересное: следовало создать ДНК на основе человеческой, но совершенно
Как мне уже любезно поставил на вид Харберт, я не генетик. Но способен распознать чепуху, когда ее слышу.
– Чистая ДНК? Но это же бессмыслица.
– Ты прав. На самом деле меня попросили создать полную человеческую генетическую структуру, лишенную малейшей характерной особенности, такой, например, как цвет глаз или волос, а главное, без тех генетических последовательностей, которые могли бы стать носителями каких-то слабостей или рецессивных болезней.
– Твою мать, но зачем?
– Я тоже задал себе этот вопрос. Подобная ДНК не имеет никакого биологического смысла, она бесполезна. Тогда я решил, что, вполне вероятно, являюсь лишь простым звеном в цепочке исполнителей, а сама эта последовательность представляет собой только часть более обширного проекта.
Пока я его слушал, у меня в голове роились бесчисленные гипотезы.
– Основа для нового биологического оружия – генетического?
– Возможно. Еще я подумал об исследованиях, имеющих целью создание клонированных суперсолдат.
Я не удержался от смешка:
– Это всего лишь россказни. Суперсолдаты у них уже есть. И незачем надрываться и клонировать их, уже есть военные школы, готовые их производить. К тому же это противоречило бы догматам Церкви, запрещающим клонирование.
Филипп скорчил скептическую гримасу: