– На самом деле есть еще один возмутитель спокойствия: Танкред Тарентский… Этот человек доставляет нам значительное беспокойство. Полагаю, придется применить к нему исключительные меры.
– Какого рода меры?
– Например, отдать под суд, скажем… как бунтовщика.
Петр Пустынник устало покачал головой:
– Вам же известно, что это невозможно. Он метавоин, элита нашей армии. Отдать его под трибунал означает косвенным образом согласиться с тем, что самые незапятнанные солдаты Господа могут быть замараны, что и их может коснуться разложение. Это скажется на моральном духе войск, и последствия будут намного пагубнее, чем сегодняшняя ситуация. Вы в курсе, до какой степени люди рассчитывают на эти подразделения, чтобы выиграть войну.
– В таком случае, – снова заговорил он, – разве нельзя придумать что-то более радикальное и… анонимное? Нечто более окончательное.
– Хм… Мы ступаем на почву, которая мне категорически не нравится.
– Я понимаю, Петр, что вашему чистому и возвышенному духу претит применение подобных методов, но иногда такова цена правосудия Божия.
– Не стоит давать мне уроки теологии. Вопрос в другом. Молодой Тарент – племянник одного из военачальников крестового похода, а главное, он один из шести тамплиеров на борту. Такое положение вещей делает любое выступление против него довольно рискованным. Если по роковой случайности Совет тамплиеров увидит в подобных действиях сознательную попытку с нашей стороны ограничить их свободу маневра, мы окажемся с еще более серьезной проблемой на руках.
Роберт ощутил прилив презрения к этому тупице, который мыслит себя тонким политиком.
– Если только… – начал он, стараясь, чтобы в его тоне не сквозило пренебрежение, – если только Танкред не будет дискредитирован до такой степени, что даже Совет тамплиеров окажется вынужденным осудить его.
– Вы принимаете желаемое за действительное. До сих пор Танкред не давал основания считать его настолько глупым.
– Возможно, нам удастся форсировать события в нужном направлении…
Священник покачал головой, показывая, что его не так легко провести:
– Как вы уже попытались сделать неделю назад в третьем тренировочном куполе?
– Не понимаю, на что вы намекаете, многоуважаемый…
– Не играйте со мной в эти игры.
– Вас не должны отвлекать такие мелочи, Петр, вам следует беречь себя для высоких дел, для достойных вас задач…
– Ох, не раболепствуйте, это раздражает! Я знаю, на что способны ваши люди, и терплю это исключительно потому, что они служат святому делу! Только не пытайтесь меня убедить, что таковы и ваши мотивы. Территориальная распря между вами и родителями этого молодого человека – вот единственная причина, по которой вы желаете дискредитировать его или… обезвредить.
Пока Роберт готовил ответ, полный оскорбленного достоинства, в комнате прямо позади них внезапно появился какой-то человек – бесшумно, словно порожденный самой тенью. На нем была длинная черная ряса с низко надвинутым на лицо капюшоном, так что оставался виден только лишенный растительности подбородок. Собеседники вздрогнули в своих креслах.
– Клянусь всеми святыми! – воскликнул недовольный Петр. – Я бы вас попросил воздержаться от эффектных появлений, солдат!
За его словами последовало долгое молчание. Видение не двигалось и даже не шевелилось. Высокий рост делал его несоразмерно огромным по сравнению с двумя сидящими мужчинами. Наконец послышался голос, медленный и сиплый, – одного этого хватало, чтобы тело покрылось гусиной кожей.
– Вы звали меня.
– Да, – ответил Петр, – я вас звал. – Он жестом указал на кресло. – Садитесь, прошу вас, нам нужно поговорить.
Ряса не шелохнулась. Кожа на видимой части лица была белой и гладкой, словно у пластикового манекена, а едва угадывающиеся губы – мясистыми, почти женственными. Петр замешкался, не зная, как себя лучше повести: испытать свою власть над этим человеком, постаравшись все-таки заставить его сесть, или же сделать вид, будто это не важно. И выбрал второй вариант.
– Мы как раз говорили о вас, – сухо начал он. – О том, что ваши… необузданные поступки сеют смятение в умах многих людей. Вы не могли бы вести себя более сдержанно?
Тот, к кому были обращены эти слова, снова несколько секунд помедлил, прежде чем ответить. С момента его появления комната казалась менее освещенной.
– Мне поручена миссия особой важности. Ничто не должно помешать мне ее выполнить.