Властитель мой и господин

Тина часто вспоминала первые дни и недели жизни с Эдгаром, тогда им казалось немыслимым заснуть без секса, и спали они потом, сплетенные в единое тело о двух головах. С рождением близнецов график стал меняться, сначала с одного, а то и двух раз в день они перешли на раз или два в неделю, затем – на раз или два в месяц, и постепенно установился крейсерский режим, они трахались примерно так, как доктора рекомендуют употреблять спиртное: весьма умеренно.

Трижды в неделю, по вечерам Эдгар посещал фитнес-клуб – практиковал crossfit, burning cycle, boxe & rope или body combat, – много английских слов, попросту же говоря, потел, как лошадь, а в остальные вечера, когда у Тины были спектакли, сидел с близнецами, но все-таки выкраивал время покачать бицепсы и брюшной пресс, – все для того, чтобы в воскресенье пощеголять своими six pack[15] в Венсенском лесу, где он с приятелями, раздевшись до пояса, играл в бейсбол, – вот откуда взялась бита.

Насколько вечера Эдгара были энергично-спортивными, настолько дни – однообразно-унылыми; он добросовестно исполнял скучнейшие обязанности мелкого чиновника, ишачил, не разгибая спины, зарабатывал на жизнь и старался не думать, что в любой день она может кончиться; вставал рано утром, ехал в такси Uber, разделив поездку с попутчиком, в какой-то офис при Министерстве финансов и дотемна рассылал подобострастные мейлы абонентам с правительственными адресами, вел записи и составлял отчеты, в надежде, что какой-нибудь советник министра прочтет их, соизволит прочесть или скорее скользнуть по ним взглядом; ведь сколько раз он приходил домой измученным и стонал: только подумай, дорогая, я корпел три недели над сорока страницами, сидел день и ночь, как пришитый, а этот гад скользнул по ним взглядом – и все! Впрочем, больше жаловаться ему было не на что: как-никак полтора месяца оплаченного отпуска, тринадцатая зарплата и бесплатные талоны на обед.

Служебные заботы мучили его и во сне, и он скрипел зубами по ночам. Ему велели носить специальную зубную пластину, он надевал ее на ночь и от этого шепелявил. Ритуал отхода ко сну был такой: Эдгар засовывал в рот свою пластину, целовал свою “девофку” в шейку, а потом гасил свет и засыпал. Тина кое-как с этим свыклась. Нежность, привязанность, которые она испытывала к мужу, заменяли ей удовольствие, какого она с ним не испытывала – я чуть не написал: какого она с ним никогда не испытывала, но откуда мне знать! – а когда потребность становилась столь остра, что требовала удовлетворения – вот это я знаю точно, она мне сама говорила, – она перебиралась с супружеского ложа на диванчик, включала компьютер, заходила на YouPorn, наскоро ублажала себя сама и возвращалась в постель; Эдгар храпел.

Следователю я всего этого не рассказывал, незачем вдаваться в детали и рассуждать о сексуальной жизни Эдгара и Тины, тем более что это во многом мои догадки, может, я сгущал краски, – но, думаю, он и без этого понял, что с Эдгаром все обстояло далеко не так, как в хвастливом александрийском двустишии авторства Васко:

Я переспать с тобой, красавица, не прочь,
Но вряд ли ты поспать сумеешь в эту ночь.

Извините, сказал я, за грубость, но поначалу я и правда думал, что у них на уме только постель.

И был неправ – они любили друг друга.

Скажем осторожнее: они начинали питать друг к другу чувства, похожие на то, что принято именовать любовью, но окончательно наличие любви признается словесно, а выговорить эти слова они оба боялись, не смели и самим себе признаться, что любят, а до тех пор, пока любовь оставалась невысказанной, несформулированной, она казалась безобидной: подумаешь, какой-то сердечный каприз, просто забава от нечего делать, мимолетная шалость, которая пройдет бесследно. Как там поется в песне: уж лучше не любить, чем разлюбить однажды[16], поэтому Тина предпочитала формулы туманные, обтекаемые – говорила о завихрениях или об избирательном сродстве, Васко ей вторил: какая там любовь, они просто занимаются сексом, да-да, и каждый раз, встречаясь, они клялись друг другу, что больше никогда.