Иисус возвещал приближение Царства Божьего, которое побудило его вступиться за обреченных на Суд. В то же время это было связано с его знанием о Боге, ибо суть приближения Царства — это приближение Бога. О своем знании о Боге Иисус говорил лишь иногда. Однажды пришел богач и обратился к нему со словами: «Учитель благий»; однако Иисус ответил ему шокирующей фразой: «Что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог» (Марк, 10,18). Это слово, как показывает его преобразование у Матфея (19,17), представляло некоторые трудности уже для ранних христиан; как должны были они, верившие в непогрешимость Иисуса, увязать одно с другим? Но это не вопрос Иисуса. Он признавал благость одного лишь Бога: он благ к тому, что он создал; он благ к людям. Весомость этого высказывания возрастает еще и от того, что он соединяет его с символом веры Израиля и оно становится основополагающей литургической формулой богослужения.
Символ веры Израиля звучит следующим образом: «Слушай же, Израиль, Господь, Бог наш, Господь един» (Второзакон., 6,4; Марк, 12,29). Иисус наполняет это скорее формальное высказывание значительным смыслом: «Никто не благ, кроме единого Господа». Литургическая формула гласит: «Восславьте Яхве! Ибо он благ и его благость длится из рода в род» (Псалмы, 118,1,29, 136,1,16). Она показывает, в какой степени основополагающее знание Иисуса о Боге было подготовлено богослужением и молитвами Израиля. Тем не менее ее однозначность в послании Иисуса воспринимается как нечто решающее. Матфей, переделавший вступление к встрече с богачом, оставляет без изменений ключевую фразу: «Некто благ» (19,17).
В последовавшей беседе он излагает притчу о работниках в винограднике, которые все, независимо от времени и объема выполненной работы, получили одинаковую плату. Притча иллюстрирует его шокирующую манеру, ибо поведение владельца виноградника противоречит всем представлениям о справедливости, оно воспринимается как произвол. Об этом говорит он сам: «Разве я не властен в своем делать, что хочу?» А затем следует обескураживающая фраза: «Или глаз твой завистлив оттого, что я добр?» (20,14). То, что кажется произволом, означает доброту; свобода и власть владельца в его благости связаны друг с другом. Свидетельствам благости посвящен этот отрывок (Матф., 19,16–20,16), что придает ему особую значимость.
В рассказе о богаче, как и в последующей притче, также поставлен вопрос о власти Бога. Апостолы, слыша мнение Иисуса, испугались, что богач не сможет войти в Царство Божье, и спросили его: «Кто же тогда сможет спастись?» Тогда Иисус ответил: «Человекам это невозможно, но не Богу; ибо все возможно Богу» (Марк, 10,27). Такой ответ предполагает веру во всесилие Бога. Однако по логике вопроса и ответа всесилие полностью подчинено воле Господа к спасению.
Весть Иисуса о благости Бога подвергает принципиальному сомнению закостенелую мысль о возмездии в иудейской теологии. Но Иисус не останавливается на этом, ибо им создается новая религиозно-историческая ситуация. В большинстве религий их основой является власть божества; поэтому все столкновения политического характера одновременно были борьбой за соответствующее почитаемое божество. В этом отношении Израиль не был исключением, что особенно впечатляюще подтверждает ужасный пример Божьего приговора Кармелу (1 книга Царств, 18). С приходом Иисуса основой веры в Бога становится благость Бога, его любовь, милость и милосердие, и всякая власть должна служить осуществлению и воцарению его благости.
То, что Бог благ людям, Иисус выражает словом «авва» (отец). Это слово из арамейского разговорного языка в Палестине, в то время как древнееврейский превратился в язык богослужений и ученых. Дети, даже вырастая, продолжают называть своего отца авва, точно так же ученики — своего учителя. Когда евреи обращались к Богу в молитвах «отец», то это происходило на древнееврейском языке богослужений (ави — авину) и в сочетании с другими обращениями, например «наш царь, наш отец».
Иисус использует обиходное слово разговорной речи, которое не употреблялось в молитвах, и использует его как единственное обращение в молитве «Отче наш», связав одновременно восхваление и просьбу: «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое» (Лука, 11,2; Галатам, 4,6; Римлянам, 8,15; Марк, 14,36; Матфей согласно литургической традиции добавляет: «Отец наш на небесах»). Отец — как главное или единственное обращение — является для Иисуса именем Бога; таков он для людей. Иисус убежден в безусловной принадлежности к нему Бога, что проявляется в обращении «сын» при крещении, он отвечает «отец» и благодаря молитве «Отче наш» вовлекает своих учеников в эту же сферу. Он обращается к ним с доверительной просьбой: ««Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;
Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.