Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

Мухаммед поднимает руки, а потом снова опускает их. Осталось неясным, понял ли он, что имел в виду Омаяд, или же знал об этом, не имея возможности изменить что-либо. Абу Софиан согласился с последним.

— Я не хочу тебе препятствовать, — сказал он, — верить в то, во что ты хочешь. Молись звездам или, как христиане, Богоматери — мне все равно. Но дело не пойдет, если ты будешь продолжать вводить в заблуждение народ.

Мухаммед сидел молча со скрещенными ногами, согнув плечи, склонив голову так, как будто подпирал ею стену.

— Ты можешь спросить, почему меня это заботит, — продолжал Абу Софиан, — действительно ли я настолько тщеславен, чтобы считать себя тем, о чем мне кричат льстецы: царь Мекки. Знай, я далек от тщеславия и никого не принуждаю слушать мои слова.

— Я не хочу ничего слушать! — сказал Мухаммед.

Слова прозвучали так естественно и спокойно, что Абу Софиана даже не обидел этот явный протест.

— Многие следуют за мной добровольно, — продолжал Омаяд, — те, которые умоляли меня следить за благосостоянием города. Теперь я вижу опасность, угрозу благополучию города. Ты — эта опасность, Мухаммед!

Хашимит покачал головой. Он тупо смотрел перед собой, будто наряду со словами Абу Софиана слышал еще один голос, который говорит с ним одним. «Да, ты эта опасность. За счет чего живет наш город? Ты это знаешь также хорошо, как и я, и думаю мне не нужно говорить тебе это: он живет за счет паломников, посещающих наш город в святые месяцы. Ты хочешь развенчать наших богов, хочешь осквернить наши святыни! От Йемена до Синая Мекка — центр веры. Ты же проповедуешь Бога, которому можно молиться везде! Возложит ли тот, кто почитает твоего Бога дары в нашу Каабу?»

— Этого я не могу изменить, — произнес Хашимит.

— Изменить? Ты можешь молчать, это все, что от тебя требуется. — Омаяд остановился, ожидая ответа. Так как его не последовало, он продолжал: «Правда, что юный Отман верит твоим словам?»

Мухаммед утвердительно кивнул.

— Это можно было бы понимать как то, что Отман любит твою дочь Рокайю. Затем за тобой следует отродье из окрестностей. Надо же было еще и Тайму Абу Бекру стать на твою сторону…

Снова молчание, никакого ответа.

— Это вынуждает меня на открытую торговлю с тобой. Ты обещаешь мне молчать с этого момента? — спросил Омаяд. На что Хашимит ответил: «Бог сказал: И милость твоего господина возвещает ее!» — «И это все, что ты можешь мне ответить? Что ж, будем врагами».

Но Абу Софиан еще не вкладывает серьезный смысл в слово «враг». Он произносит его, чтобы посмотреть, насколько сильна тетива и какое расстояние отделяет его от нужной цели. Вражда! Это слишком великое, слишком важное, будто все благородные корей-шиты должны были бы применить его против одного сумасшедшего.

— Вражда? — взял слово Мухаммед. — Вражда корейшитов против воли всемогущего Бога? Я молюсь, чтобы он не наказал вас за вашу дерзость!

Абу Софиан становился суровым. Он встал и его правая рука невольно поднялась, намекая на прощание. «Вражда? — думает он. — Хорошо. Я позабочусь о том, чтобы у него было достаточно оснований помолиться о самом себе, а не за нас».

* * *

Те, кто покорился воле единого, всемогущего Бога, собрались вечером в доме Хасана, погонщика верблюдов. Дом расположен по другую сторону делового квартала Мекки; он пристроен к задней стенке товарного склада, и ни с одной крыши соседнего дома нельзя увидеть маленький двор. В доме лишь одна-единственная комната, и та маленькая, но все же достаточно просторная, чтобы вместить всех верующих. Их число растет день за днем.

В большинстве своем здесь собирается беднота из предместий, ремесленники из трущоб на южной окраине города, рабы, которые в Эфиопии от христиан уже слышали об одном великом Боге, торговцы и бродяги, переезжающие с одного рынка на другой и которые, почитая здесь одного идола, а там другого, научились всех их презирать. Они собирались каждый вечер. Часто они сами говорили и спорили о словах Мухаммеда, иногда приходил Абу Бекр и наставлял их в молитве. Иногда открывались двери, и сам посланец Бога приходил и приносил им новое познание.

Билал, огромного роста раб-негр, стоял на пороге и впускал только тех, кто знал слова: «Нет Бога иного, кроме Аллаха». Затем, когда все были в сборе, они вставали и провозглашали: «Бог велик!» — бросались на камни, нагибались, держали распростертые руки над своей головой и вымаливали небесную милость, как нищие вымаливают подаяние. Так научил их Мухаммед.

«Я был у него! — кричит носильщик Юсеф. — Я слышал его! Он говорил о рае. Знаете вы, что такое рай?»

Негр Билал округляет глаза от восхищения. «Сады, — продолжает Юсеф, — зеленые, вечно цветущие сады! А вода! Вечно бегут ручьи, никогда не иссякают источники, колодцы не высыхают!»