Властители душ: Иисус из Назарета, Мухаммед пророк Аллаха

— Можем ли мы напоить наших животных? — спрашивает эль Каинока.

Кто-то молча указывает на водопой. Давуд эль Каинока отпускает повод своего верблюда, и, гонимый жаждой, он шагает к колодцу.

За ним выходит второй, третий из-под темных сводов переулка. Двое не могут разминуться и бок о бок спешат к воротам… и дальше верблюды идут в беспорядке. Каждый тяжело нагружен скарбом своего владельца, на каждом сидит сетующая женщина с распущенными волосами. И каждый идет к водопою, опускает длинную согнутую шею, пьет жадными глотками, освобождает место другому… и следует за шагами вожака по улице на север.

Теперь идут более бедные, у которых нет верблюдов, со своими ослами. По рядам мусульман пробегает шепот: вот старый торговец травами Щебна со своим белым осликом. Против него нет ненависти; если бы знать как на это посмотрит пророк, можно было бы крикнуть ему: останься! Но прежде чем на это решаются, ослик, миновав водопой, идет путем на север.

Затем идут мужчины; всех женщин, детей и скарб погрузили на животных; для мужчин не осталось ни верблюдов, ни ослов. Они в разодранных платьях, со спутанными бородами и босыми ногами в знак страдания. Печально звучит плач Иеремии, передающийся из уст в уста: Господь Бог стал как враг… И каждый, кто подходит к воротам, кладет ладонь на порог и проводит ею по своим волосам — чтобы унести с собой в изгнание немного пыли из родного города.

Пустынны длинные переулки и дворы, в которых раньше толпился народ; пусты дома, высокие, трехэтажные, со стенами без окон, дома, которые Давуд эль Каинока считал неприступными. Теперь вы видите это, иудеи Ятриба: щит не защита; защита — только меч. Теперь вы видите это. Тот, кто полагается на союзника, стоит один!

Последним в долгом шествии едет молодой Бен Шалом, из узкого переулка он ведет своего серого осла за повод, который ступает очень тяжело под грузом книг и рукописей. Бен Шалом проходит, опустив глаза, только один раз, когда стук копыт лошади пересекает улицу, он поднимает взгляд и видит перед собой седока в зеленом. Он узнает пророка.

— Эй, Мухаммед! — кричит он и указывает на бесконечный поезд изгнанных: первые уже почти достигли конца оазиса, последние еще раз оглядываются у ворот на покинутые жилища. — Ты выгоняешь нас на чужбину, эй, Мухаммед! Как же ты отчитаешься перед Богом в том, что ты сделал?

Пророк осаждает лошадь. Может быть, он вспоминает в этот момент молодого раввина и о том, что тот был не против признать посланца Бога. Может, он хочет ему это ответить, чтобы произнеся слова, выяснить для себя то, что он только неясно чувствует: «Здесь нужен отчет, раввин? Вера в Бога и его посланца как штормовой ветер над пустыней — то, что можно нести, он берет с собой, то, что ему противостоит, он уничтожает. Нужен отчет?» Он сам не мог сказать, задал ли он этими словами вопрос. Ответа Мухаммед не слушает — ни из уст иудея, ни из недр своей собственной души.

Храм в Мекке

(гравюра на меди, Амстердам, 1739)

Страница Корана

(Ирак или Сирия, VIII–IX век)

Если Аллах окажет вам помощь,

то нет победителя для вас,

а если Он вас покинет,

то кто же поможет вам после Него?

Коран, Сура 3, 154

Прошел почти год с тех пор как Абу Софиан дал клятву в Каабе отомстить за поражение под Бедром. Войну готовили очень заботливо, дали пройти священному времени паломничества, месяцам перемирия. Теперь можно начинать поход против Медины.

Пять дней шло войско мекканцев по пустыне, не встретив врага, но когда оно приблизилось к горе Оход, расположенной на расстоянии чуть более 10 миль от Медины, то увидели на горизонте первого всадника мусульман, он наблюдал, а затем снова исчез. Тут Абу Софиан приказал разбить палатки. Он повернул своего верблюда назад и крикнул женщинам: «Надевайте украшения! Праздник начинается!»

Вот женщины племени Корейша…

По склону холма они спустились такой походкой, что казалось, будто они начинают танцевать. Женщины ступали босыми ногами, не боясь скорпионов; они боялись их настолько же мало, насколько и воины вражеского заслона. Впереди всех, держа в руках, украшенных браслетами, маленький барабан, идет Хинд, супруга Абу Софиана с глазами как у газели…

Четыре стройные девушки, еще почти дети, вели верблюда, несшего покрытый паланкин святилища эль Оззы. Ветви священного дерева самура служили материалом для паланкина. Он был сплетен из фиолетовых, прекрасно пахнущих, редких пустынных цветов. Глухо и возбуждающе звучит бой барабанов по долине, в которой располагается войско.

* * *

Рядом друг с другом держат своих верблюдов Абу Бекр и Омар эль’Ади и рассматривают вражеское войско корейшитов.

— Они привезли с собой женщин, — говорит Таим. — Это означает, что они будут драться без малейшей жалости, до последнего. Под взглядами женщин не убежит и трус…