Властители Рима

Между тем к Сервилиевым садам, где обосновался тогда Нерон, тащили все новых и новых обвиняемых (под названием «сады» в Риме понимали не засаженную деревьями территорию, а комплекс различных зданий и павильонов, находившийся на засаженной деревьями парковой территории. Нерон же находился в Сервилиевых садах — сравнительно небольшом дворце, поскольку его Палатинский дворец сгорел во время недавнего пожара, а новый, Золотой дворец, еще не был достроен). Когда задержанных подвергали допросу, то им «вменялась в преступление радость, обнаруженная когда-либо при виде того или иного из заговорщиков, случайный разговор, уличные встречи, совместное присутствие на пиршестве или на представлении».

Замешанный в заговоре второй префект претория — Фений Руф, об участии которого в путче еще не было известно, вел следствие вместе с Тигеллином и, «стараясь отмежеваться от заговорщиков, был беспощаден к своим сотоварищам». Он мог бы, пожертвовав собой, убить Нерона в комнате для дознаний, где не было телохранителей, однако Фений Руф думал не об идеалах и не о том, чтобы спасти товарищей, а лишь о том, чтобы уцелеть самому, и «движением головы пресек порыв стоявшего рядом Субрия Флава, который, взявшись за рукоять меча, спросил взглядом, не извлечь ли его и не поразить ли Нерона тут же во время расследования».

Кто знает, сумели бы Фений Руф и Субрий Флав спастись, если бы решились напасть на Нерона, но нерешительность их погубила. Надеявшиеся поначалу на Фения Руфа заговорщики, видя, что он и не думает им помочь, поспешили его выдать, а вскоре был взят под стражу и Субрий Флав.

Приговоренный к смерти Фений Руф «не проявил силы духа, внеся слезливые жалобы даже в свое завещание». Однако Субрий Флав, видя, что конец неизбежен, повел себя на редкость достойно. На вопрос Нерона, в силу каких причин он дошел до забвения присяги и долга, центурион ответил: «Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем». Корнелий Тацит утверждает, что это подлинные слова Субрия Флава. Во времена раскрытия заговора Пизона Корнелий Тацит Sf был еще мальчишкой, но свою «Историю» и «Анналы» он писал позднее, когда достиг высших римских магистратур, а во второй половине 97 года даже назначался консулом-суффектом, поэтому он мог пользоваться государственными архивами, и не исключено, что приводимые им слова он мог отыскать в каком-либо протоколе допроса. Не меньший пример твердости был показан на следствии центурионом Сульпицием Аспером, «который, когда Нерон спросил, почему он вступил в заговор против его жизни, кратко ответил, что другого способа пресечь его гнусности не было». Однако были ли те, к кому примкнули Субрий Флав и его друзья, дабы покарать Нерона, лучше, чем опротивевший им император? Как видно из их поведения во время следствия, они были ничуть не лучше. Заговорщики из числа военных прекрасно это понимали, и из уст в уста передавались «слова Флава, якобы говорившего, что позор отнюдь не уменьшится, если по устранению кифареда его место займет трагический актер, ибо если Нерон пел под кифару, то Пизон — в трагическом одеянии».

Зачем же понадобилось Субрию Флаву и его товарищам рисковать жизнью за столь недостойного, по их мнению, человека?

Ответ на этот вопрос также есть у Тацита: «Ходил слух, что на тайном совещании Субрия Флава с центурионами было решено, и не без ведома Сенеки, сразу же после убийства Нерона, которое должен был подстроить Пизон, умертвить и его, а верховную власть вручить Сенеке как избранному главой государства ввиду его прославленных добродетелей людьми безупречного образа жизни».