Этот вопрос стал для нас с молодым коллегой порогом, о который мы споткнулись, Митко прямо рвался в бой, а у меня не было настроения ни соглашаться, ни спорить. Сидели мы над ворохом бумаг (уж третий день пошел), все просмотрено, проанализировано, описано. Можно к выводам переходить. А тут Митко Ефремов: бай Ташо, что мы с тобой гадаем! Человек выпивал да закусывал с большими чинами, вот и вся его корысть! Он не больше нас с тобой виноват, мы ведь тоже барашка ели и водку пили. Я против того, чтобы дело заводить, отчитаемся про грузовик, и баста!
Снова повторяю: у ревизора много поводов споткнуться, а еще больше поводов растеряться; дела часто путаные попадаются: по одному закону кажется — нужно наказать человека, а по другому (писаному или неписаному) вроде бы и не за что. Подожди, говорю, давай подумаем, мы, во-первых, не знаем, сколько в словах Чендо правды, и, во-вторых, даже если это правда… Даже если это правда! — рассердился Митко Ефремов. Мы что, пойдем к товарищу Сильвестрову спрашивать, получал он халиште из села Бор или нет? Это ты предлагаешь? Уж ты, бай Ташо, иди тогда без меня, я всего только год на службе, у меня пока что нет охоты мозолить товарищу Сильвестрову глаза! Я уже приготовился ответить ему в том же духе, но тут дверь отворилась и конторщик позвал нас к телефону: звонили из города. Мы мигом вскочили, и в пустой Чендовой комнате (его и сегодня не было) Ефремов схватил трубку, послушал-послушал и молча протянул мне. Сначала были шорохи какие-то и трески, а потом раздался обоим нам хорошо знакомый голос начальника отдела: немедленно возвращайтесь в город! Погоди, говорю, почему? Здесь узнаете.
Можно было бы еще поработать, но не хотелось. Свалили мы кучей бумаги на стол Серафима Глухова (он после разговора с нами и не появлялся), комнату закрыли и пошли на остановку автобус ждать. В город уже поздно вечером приехали.
Я в разных передрягах бывал и, что теперь ни случись, удивляться не стану. Я и не удивлялся. Увидевши нас утром на пороге своего кабинета, начальник спросил с запланированной строгостью, чего мы еще ищем в этом пропащем Бору, четвертый день торчим там из-за какой-то дурацкой премии, может, командировочные копим, а уж ты-то особенно, бай Ташо, ведь старый же волк, — и все в таком духе. Митко Ефремов, телок несмышленый, пустился в объяснения: иначе никак невозможно было, товарищ начальник, то надо проверить, другое, а я молчал, ясно же, как дважды два: за служебной строгостью начальника кроется что-то! Хватит, Ефремов, крикнул он, и Ефремов осекся. Знаю, предполагаю, допускаю, не про то моя речь! И без дальнейших проволочек камень из-за пазухи вынул: звонил ему товарищ Цветанов от своего имени и от имени товарища Сильвестрова, председатель сельсовета в селе Бор травмирован нашей чересчур придирчивой ревизией, в селе создается атмосфера подозрительности по отношению к местной власти, будто там не председатель сельсовета работает, а чуть ли не уголовник, ревизоры предвзято и пристрастно допрашивают кого попало, не хватало только дацзыбао нарисовать на манер хунвэйбинов! Меня полоснула обида: вот тебе и добродушный Чендо! Предвзято и пристрастно, хунвэйбины! Митко Ефремов изумился, открыл было рот что-то сказать, но начальник его прервал: хватит вам с этим грузовиком, знаю я про него, уже не думаете ли вы, что Чендо им нелегально владеет? Странные вы люди, бай Ташо (он все ко мне обращался), вас за одним посылаешь, а вы лезете куда не просят, обижаете человека, а ведь я вас предупреждал! Скрипнул я пару раз искусственными зубами и попытался сказать, что мы-то никого не обижали, наоборот, Чендо нам сам сориентироваться помог… Начальник меня прервал, хоть и не так резко: если вы его не обижали, чего же он жалуется?
А и вправду, чего? Обходились мы с ним по-людски, даже водки его отведали и барашка, он так и таял, а потом взял да нажаловался самым пакостным образом: хунвэйбины…
Оставив мой вопрос без ответа, начальник пожелал узнать, как все же обстоят дела по существу с