Властный, страстный и отвязный, или...

- Да-да, - закивал я головой, пнув ящик ногой, – перережь засранке горло. Хватит за ней лотки выносить! Одна кошка, а сколько какашек! И перережь ей горло так, чтобы с первого раза получилось. Посмотри ей в глаза, впитай её муки и крики, а затем сдери с неё шкуру да кожу.

- Акада, - испуганно мяукала Манька, - ты же не станешь этого делать? Ты же любишь меня!

- Нет, конечно, она не любит тебя! - вещал я, смотря в расширенные глаза Акады. – Она всего лишь в одном шаге от твоего убийства, Манька. А после тебя - в одном шаге от убийства человека. Что ты на меня вылупилась, Акада? Об этом все древние религии твоего мира говорят: и буддизм, и индуизм, и джайнизм...

- Индуизм и буддизм здесь совершенно ни при чем! – авторитетно заявила Акада. И я сразу вспомнил ее домашнюю библиотеку, состоящую из теософской и эзотерической литературы. - Люди испокон веков держат скотину и птицу ради этих целей...

- Ты тоже Маньку держишь, чтобы она крыс да мышей гоняла. И Мотю, чтобы он сигнализацией работал.

- Меня ты тоже предложишь на ужин? – подал голос Мотя.

- Пусть на ком-нибудь из вас поучится. Пусть увидит, как коченеет труп, эзотеричка фигова. Как после этого приходится ждать следующей стадии – стадии созревания мяса. После чего нарежь ломтиками и поджарь с приправами, или сделай шашлычок из кошатины. Думаешь, такая пища принесет тебе здоровье и пользу? Ты реально так думаешь? Или полагаешь, что всё, описанное сейчас мной, не происходит с говядиной на скотобойне? Да там во сто раз хуже и страшнее! Если у твоей Маньки и Моти души да мозги имеются, почему бы и корове душу с разумом не иметь?

- Что за гадости ты говоришь?! – замахнулась на меня Акада.

- Только правду, которую ты не хочешь знать! – поймал я ее руку. - Страшную правду, на которую омерзительные трусы-люди закрывают глаза, ссылаясь на свою нежную душевную организацию! Вы все насквозь больные. И запах от людей – запах смердящей плоти и гниющей души. Ничто не проходит бесследно. Кара всех настигает. От ваших святых, кстати, иной запах исходит.

Акада побледнела.

- Что ты позеленела вся? – сощурился я. – Как и все остальные, даже не задумываешься над тем, что ты ешь. И какой ценой всё это добывается, какие стадии проходит, прежде чем лечь тебе на стол. Вы все рассуждаете о добродетели, о грехах и морали, но о том, что происходит ежедневно за вашими столами – даже боитесь подумать! Открытыми глазами смотрите, да не видите. Знаешь, как раньше веки назывались при открытых очах? Веждами. Догадываешься, что такое «невежды»?

- Вы там, что, Библию изучаете?

- Не только Библию. И не изучаем, а корректируем. И вам, сонным слепцам, отдаем то, что выгодно нам. Поэтому и знаем первоисточники. Пойдем, скоро отплывать. 

Акада хотела откусить пирожок, но, покрутив его в руке, передумала и брезгливо отдала его Моте.

- Тогда возьми хотя бы яблоко, - смущаясь еще больше, протянула она мне ярко-красный плод. – Не бойся, не у змея-искусителя купила. 

- Хм, давай своё яблоко, Ева... – подколол ее я, потому что сейчас Акада меньше всего походила на Еву. Но, по крайней мере, она хотя бы начала со мной разговаривать.

Капитан шхуны – мужик с накрученными прокуренными усами, цепким взглядом и обветренным лицом – оценил нашу скромную поклажу, взвесил в руке монеты, что я отдал ему, и махнул в сторону каюты.

- Располагайся. По пути помогать будешь. У меня один из матросов загулял, не пришел, так что лишние руки не помешают.

Я согласно кивнул. Выбора-то всё равно не оставалось.

- А это что за хиляк такой? – кивнул он в сторону Акады, голова которой была замотана чалмой, дабы скрыть ее длинные волосы, а лицо измазано сажей. – С тобой путешествует?

- Да, это мой... – призадумался я, окидывая Акаду взглядом со стороны. Версия кровного родства никак не тянула на правду. Братьями мы совсем не могли считаться, даже сводными. Скрепя сердце, я выдал новую, неоговоренную заранее, версию: – Это мой ...приятель.

- Хм, да? - глумливо крякнул капитан судна. – И насколько приятен этот чумазый «приятель»?

- Я привык к нему.

- Понятно. Тогда держи паренька запертым в каюте. Уж слишком попа у него круглая.

Я выразительно посмотрел на Акаду, дескать, предлагал же другие брюки купить, а ты, дурында, выбрала в обтяжку!

Она виновато опустила взгляд и засеменила следом за мной, тащившим ящик с нашими хвостатыми попутчиками.

Два дня пути... Два дня нескончаемого шторма, когда гигантские волны били нас так, что не оставалось никакой надежды на спасение. Моя спина уже отказывалась сгибаться и разгибаться, она просто одеревенела, и каждое движение давалось чуть ли не со слезами, пронзая тело острой болью, но страх погибели неизменно заставлял подниматься с кушетки и из последних сил вместе со всей командой сражаться с разбушевавшейся стихией.