Влияние морской силы на историю

Остается, таким образом, мало сомнений в том, что Родней не воспользовался с достаточной энергией преимуществами своего флота после боя. Не ранее как через пять дней после него дивизия Гуда была послана к Сан-Доминго, где она и захватила в Монском проходе (Mona Passage) Juson и Caton, отделившихся до сражения и шедших к Французскому мысу. Эти два корабля и два маленьких судна с ними были единственными трофеями, взятыми после победы. При тех условиях, в которых вела войну Англия, описанное упущение Роднея кладет серьезное пятно на его военную репутацию и сильно влияет на определение его места в ряду удачливых адмиралов. Он спас на время Ямайку, но не воспользовался случаем разбить французский флот. Он, подобно де Грассу, близоруко предпочел погоню за непосредственным объектом заботам об общем военном положении и пренебрег тем фактором, который определял последнее.

Для оценки последствий этой небрежности и действительной нерешительности этого прославленного сражения мы должны забежать на год вперед и выслушать дебаты об условиях мира, состоявшиеся в парламенте в феврале 1783 г. Помимо многих соображений, высказывавшихся за и против условий, принятых тогдашним министерством, сущность спора состояла в том, оправдывались ли упомянутые условия военным и финансовым положением воюющих сторон, или для Англии лучше было продолжать войну, чем помириться со сделанными ею жертвами. Что касается финансового положения, то, вопреки мрачной картине, нарисованной защитниками мира, позволительно думать, что тогда было, вероятно, не более сомнений, чем теперь, относительно сравнительных ресурсов различных стран. Вопрос военного могущества был, в сущности, вопросом морского могущества. Министерство доказывало, что британский флот насчитывал не более сотни линейных кораблей, тогда как флоты Франции и Испании вместе насчитывали сто сорок кораблей, не говоря уже о Голландии.

«При такой бросающейся в глаза слабости, сравнительно с неприятелем, какие надежды на успех могли бы мы извлечь – из опыта ли последней кампании, или из нового распределения наших сил в той, которая должна была последовать? В Вест-Индии мы не могли бы противопоставить более сорока шести кораблей тем сорока, которые в день подписания мира стояли в Кадикской гавани с шестнадцатью тысячами войск на них, готовые к отплытию в ту часть света, где к ним присоединились бы двенадцать линейных кораблей из Гаваны и десять из Сан-Домннго…

…Разве мы не можем также с достаточным основанием предполагать, что кампания в Вест-Индии закончилась бы с потерей самой Ямайки, признанного объекта этих огромных вооружений?»[213]

Без сомнения, эти доводы принадлежат горячему стороннику мира и поэтому требуют больших поправок. Точность приведенных им сравнительных чисел отрицалась лордом Кеппелем, членом той же партии. Последний незадолго до того стоял во главе адмиралтейства и покинул этот пост, будучи не согласен с договором.[214] Английские дипломаты, так же как и моряки, должны были к тому времени научиться пренебрегать видимостью при оценке действительного могущества других наций. Несмотря на это, нельзя не видеть насколько отличалась бы оценка положения, и морального и материального, от упомянутой выше, если бы Родней пожал полные плоды победы, которой он был обязан более случаю, чем собственной заслуге, как ни неоспоримо велика она была.

Письмо, опубликованное в 1809 г., – анонимное, но заключающее веские доказательства того, что оно написано сэром Джильбертом Блэном, врачом флота, стоявшим близко к Роднею, который постоянно болел в течение своего последнего крейсерства, – утверждает, что адмирал «был невысокого мнения о своей победе 12 апреля 1782 г.». Он предпочел бы основать свою репутацию на комбинациях против де Гишена 17 апреля 1780 г. и «смотрел на эту возможность победить со слабейшим флотом офицера, считавшегося им лучшим из руководителей французских морских сил, как на такую, которая, если бы не непослушание его капитанов, могла бы принести ему бессмертную славу»[215]. Немногие исследователи будут колебаться в оценке заслуг Роднея в двух указанных случаях. Судьба, однако, определила, чтобы его слава зиждилась на сражении, которое своим блеском меньше всего было обязано его личным качествам, и не дала ему достигнуть успеха там, где он более всего заслуживал его. Главное событие его жизни, в котором соединились и действительная заслуга и удача, – уничтожение флота Лангера близ мыса С.-Винцента, – было почти предано забвению, а между тем оно потребовало проявления высочайших качеств моряка и достойно сравнения с преследованием Конфлана адмиралом Гауке[216].