Предположение, будто он поворачивал свои паруса с каждым новым порывом ветра, можно сразу же отмести, ведь, будь он таким моряком, получается, что он крайне неудачно выбрал себе корабль. Да, он примкнул к либералам в годы их триумфа, но затем держался вместе со своей партией, что бы ни случилось, даже после 1918 года, когда удача совсем отвернулась от нее. Другие разбегались во все стороны, иногда целыми группами, иногда поодиночке. Черчилль вступил в партию тори; Кристофер Аддисон, либеральный министр военного снабжения в военной коалиции, перешел к лейбористам (чтобы в конце концов стать лордом-хранителем печати и лидером лейбористов в палате лордов); У. Веджвуд Бенн (отец Энтони), начинавший либералом, тоже перешел к лейбористам. В 1931 году произошел массовый переход двадцати пяти либеральных членов парламента во главе с сэром Джоном Саймоном, которые на какое-то время задержались в виде либеральных националистов, а потом полностью смешались с партией тори. Таким образом, ядро верных становилось все меньше и меньше. Лео Амери считал, что в Британии существует естественная тенденция к двухпартийной системе. В 1919 году он предсказывал «постепенное отпочкование либералов направо и налево, которое наконец оставит Сэмюэла одного кидать жребий, в какую партию вступать».
И дело едва не дошло до этого, правда, можно вполне представить себе, как Сэмюэл цепляется за либеральную партию, даже оставаясь последним человеком, который к ней принадлежит. Пожалуй, последнее слово о политической карьере Сэмюэла можно предоставить Арнольду Тойнби, выдающемуся историку, который хорошо его знал: «Выдающимся свойством его характера была цельность…»
В 1935 году Сэмюэл потерял место в палате общин. Ему было шестьдесят пять, но его дни в политике еще не окончились.
В 1916 году Асквит предлагал ему пэрство, потом Болдуин в 1926 году, и оба раза он отказался. В 1936 году, после коронации Георга VI, предложение сделали в третий раз, и, как признался Сэмюэл, оно поставило его перед дилеммой. «Тогда, как и всегда, я был противником наследственного принципа избрания законодателей. У меня были сыновья и внуки, и было бы непоследовательно с моей стороны самому стать основателем наследственного пэрства».
Непоследовательно, но очень понятно с человеческой точки зрения. Он заседал в парламенте двадцать два года, в основном на передней скамье, и любил быть во власти. На возвращение в палату общин от либералов было мало надежды, а переходить в какую-либо другую партию Сэмюэл не собирался. Место в палате лордов было не совсем то же самое, что в палате общин, но все равно оно давало ему голос в делах государства. В июне 1937 года он занял свое место в верхней палате под именем виконта Сэмюэла Маунт-Кармела и Токстета – по названию горы Кармель и района Ливерпуля.
В его титуле содержался тонкий символизм. Одно время он думал назваться лордом Паддингтоном. Это было бы несколько ближе к его месту проживания на Порчестер-Террас, но не соответствовало его характеру. Кармель и Токстет, несообразный союз Сиона и Ливерпуля, больше подходили ему, чем дымный вокзал Большой Западной железной дороги.
Тонкий символизм был и в его выборе девиза: «Не сворачивай». Это короткое выражение того, что было для него мотивирующей силой либерализма.
В те годы его роль в дебатах по внешней политике, пожалуй, не вполне соответствовала этому девизу. Он поддержал мюнхенский курс Чемберлена, и измученный премьер-министр был так признателен ему за этот шаг, что предложил ему стать лордом-хранителем печати. Это искушение не давало Сэмюэлу покоя. «Этот тот самый случай, – писал он Крю, лидеру либералов в палате лордов, – когда по важнейшему злободневному вопросу я гораздо больше согласен с линией правительства, чем с официальной линией либеральной оппозиции… Если меня просят участвовать в осуществлении политики, с которой я согласен, следует ли мне отказываться от этого по партийным соображениям?»
Крю указал на некоторые опасности, которыми чревато принятие предложения, но предоставил ему самому бороться с совестью, и в конце концов Сэмюэл был вынужден сказать «нет». Пусть у него были разногласия с товарищами-либералами, но он не желал становиться новым Саймоном.
Теперь он большую часть времени проводил за написанием книг, в основном на философские темы. Государственные деятели, писал его сын, «считали его хорошим философом, а философы – хорошим государственным деятелем». Однако критики одобрительно приняли большинство его книг, и, в частности, одна из них – «Вера в действие», где он атаковал культ абстрактных идей, сделала его популярным мыслителем и заработала значительное число последователей.