Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны

Леди Ротшильд изо всех сил старалась наставить дочерей в здравой иудейской религии: «Сегодня утром я постаралась преподать детям небольшой урок веры, но мне было очень трудно пробудить в них интерес. У нас нет подходящих для этого книг, а все еврейские назидания, на мой взгляд, плохи, ибо написаны слишком сжато, слишком длинными, мудреными словами, и повсюду встречаются следы суеверий».

Ей было нелегко учить их иудейским обычаям и законам, многие из которых казались ей «бессмысленными» и «устаревшими», но с помощью доктора Калиша, молодого наставника из немцев, она сумела передать дочерям глубокие знания Библии и еврейской истории.

Обе сестры воспитывались в удушающе закрытой обстановке. Им не разрешалось гулять без провожатых, ездить верхом без конюхов, ходить на балы без присмотра. Когда они повзрослели, их мать, что вполне понятно, озаботилась их будущим. Ротшильды по возможности предпочитали заключать браки с Ротшильдами, а если своих не хватало, они обращались к Монтефиоре, Коэнам или Голдсмидам. Последующие поколения Ротшильдов были уже не столь плодовиты, как предыдущие, и дочерей в них стало больше. У Карла Ротшильда во Франкфурте было семь дочерей – почти достаточно, чтобы удовлетворить нужду в женах для целого поколения наследников мужского рода. Оставалось, правда, несколько двоюродных или троюродных братьев, и к тому же перед глазами леди Ротшильд был ужасный пример ее золовки Ханны.

Ханна Майер, дочь Натана Ротшильда, маленькая, хорошенькая, решительная девушка, влюбилась в Генри Фицроя, брата лорда Саутгемптона. Пока ее отец был жив, не могло быть и речи о свадьбе, но в 1839 году, когда он уже крепко спал в могиле, она против желания матери обвенчалась в церкви, забыв о вере предков. В семье ее осуждали, и даже двадцать лет спустя, когда Ханна потеряла маленького сына, Энни, которой тогда было четырнадцать лет, смогла написать: «Невольно ловлю себя на мысли, что все беды и горести, которые обрушились на бедную тетю Ханну Майер, – это наказание за то, что она оставила веру отцов и вышла замуж без согласия матери».

Ханна не питала большой любви ни к иудеям, ни к иудаизму и не желала их терпеть, и если бы она не вышла за Фицроя, то нашла бы другой способ развязаться и с теми, и с другим. Энни и Констанс в каком-то своем смысле были стойкими дочерьми Израиля, но и с ними могло случиться худшее, и леди Ротшильд так тревожилась за их будущее, что, по словам кузины, «бледнела, как призрак».

«Как было бы странно, если бы мы обе вышли за христиан», – написала Констанс. Однако так и произошло, и было бы странно, если бы случилось наоборот. Они очень редко встречались с евреями вне семейного круга, и все их близкие друзья за одним исключением были христианами. Они, конечно, знали, что думают родственники на этот счет, и в юности отвергали одного поклонника за другим – лорда, священнослужителя, русского князя и прочих.

С годами их принципы стали менее строгими, и это можно понять. Обе девушки были умны, жизнерадостны и очаровательны. Обе они не были дурнушками, но и какой-то особой красотой не отличались. В 1869 году, когда Энни исполнилось двадцать пять, один итальянский маркиз сделал ей предложение. Леди Ротшильд к тому времени уже практически примирилась с неизбежным и не возражала, но сэр Энтони, поспешно переговорив с братом, заявил, что о браке не может быть и речи. Энни, которая в любом случае не была в восторге от предложения маркиза, уступила отцовской воле.

Энни уже было под тридцать, когда ситуация повторилась, и на этот раз претендентом на ее руку оказался английский аристократ, достопочтенный Элиот Йорк, сын лорда Хардвика. Они познакомились на балу в Уимпол-Холл, семейной резиденции Йорков.

Элиот был обходительным молодым человеком с эффектной внешностью, но не такими эффектными талантами и, будучи лишь младшим сыном пэра, располагал ограниченными средствами. В 1858 году, когда умер один из королевских уполномоченных по акцизам, он написал Дизраэли и попросил назначить его на освободившееся место. Как он писал, «это обеспечило бы меня до конца моей жизни». Энни сделала бы это гораздо лучше.

Лорд Хардвик, по крайней мере с виду, был доволен тем, что они сошлись:

«Дражайший сэр Энтони,

Мне стало известно, что мой сын Элиот и ваша дочь Энни питают друг к другу глубокую привязанность и просят моего согласия на брак.

Я полагаю весьма удачным, что я и моя дорогая жена близко знакомы с вами и вашим семейством, и я испытываю к вам сильнейшую симпатию и привязанность к вам, леди де Ротшильд и обеим вашим дочерям, и посему позвольте без дальнейших преамбул сообщить, что я согласен на союз наших детей, и добавить, что наша семья примет вашу дочь как родную».