Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны

Энтони предоставил Луизе подыскать дом, поставив условие, что они «не должны жить слишком близко к кому-либо. Наша семья велика, и дом будет нужен нам для нас самих». В частности, он уговаривал ее не выбирать Пикадилли, где жили его братья, или Стэнхоп-стрит, где жила его мать, но в итоге они все же поселились на Гровенор-Плейс, откуда было недалеко и до первых, и до второй. Именно там у них родилось двое детей: Констанс в 1843 году и Энни в 1844 году.

В 1847 году Энтони стал баронетом, а шесть лет спустя купил Астон-Клинтон.

«Думаю, ты понимаешь, моя дорогая Луиза, – предупредил Энтони еще до свадьбы, – что все мои родные находятся в полном рабстве у своего бизнеса».

Возможно, это было верно в отношении его брата Лайонела; но, что касается его самого, это было явное преувеличение, поскольку у него находилось достаточно времени и для верховой езды, и для охоты. Он и его братья любили охотиться в Олд-Беркли, неподалеку от Ментмора, а так как охота на лис часто заканчивалась впустую, они предпочитали загонять оленей, что почти всегда гарантировало добычу. В Ментморе была своя псарня, Ротшильды также финансировали охоту. Она собиралась каждый понедельник и четверг и привлекала немало народу. А так как сэр Энтони редко занимался делами компании в Шаббат, а по воскресеньям Нью-Корт был закрыт, рабом бизнеса его можно назвать весьма условно.

Сэр Энтони был жизнерадостным и веселым человеком, легко сходился с людьми и наслаждался любой компанией. Луиза же была хрупкой, тонкой и робкой женщиной и трепетала при одной мысли о большом собрании людей. В феврале 1848 года, после роскошного ужина у Лайонела, она печально заметила у себя в дневнике: «Мадам Нэт [ее невестка] выглядела замечательно, такая высокородная, изящная и яркая. Я же утомилась и чувствовала себя серой мышью в сравнении с другими, как часто бывает со мною в обществе».

Она ненавидела такие ужины, но понимала, что положение обязывает ее не только бывать на них, но и повторять их у себя, и сидела маленькой страдалицей среди блестящих гостей: «Сегодня у нас первый большой званый ужин – наша первая большая скучища. Я вся как на иголках, в основном из-за того, что комнаты выглядят так роскошно – слишком роскошно, на мой вкус. На какие труды мы идем, какие несем расходы ради так называемых удовольствий общества! Насколько же больше истинного удовольствия принес бы человеку великодушный поступок или хотя бы сделанный от доброты подарок, но тут я не могу следовать своим природным наклонностям. Странно сказать, это я, такая противница роскоши во вкусах и привычках, должна делать вид, будто мне нравится эта мишура и блеск. То самое, что меня изводит…»

Ее расстраивала не просто расточительность подобных мероприятий, но и их пустота. Она чувствовала, что люди созданы для более высокой цели. Но нельзя сказать, что чуралась любого общества. Она много времени проводила среди книг и связанных с ними людей, и через Астон-Клинтон прошла целая вереница литературных фигур, среди которых были Теккерей и Мэтью Арнольд. Луиза любила, чтобы ее встречи не были людными и официальными, чтобы на них присутствовал тесный кружок избранных. На формальном приеме она чувствовала себя не в своей тарелке даже рядом с писателями: «Я сидела между мистером Теккереем и мистером Чарльзом Вильерсом! Они очень забавно шутили и были очень добры, но, когда я сильнее всего стараюсь не быть глупой, именно такой я чаще всего и выхожу. Так получилось и в тот раз».

Однако на самом деле Теккерей имел самое высокое мнение о леди Ротшильд, и в романе «Пенденнис» мы находим ее портрет, увиденный чуть ли не влюбленными глазами: «Только вчера я видел одну еврейскую леди с ребенком на руках, и ее лицо лучилось такой ангельской нежностью к ребенку, что, казалось, их обоих окружает какой-то ореол. Клянусь, я едва не пал перед нею на колени.»

И сэр Энтони, и леди Ротшильд серьезно относились к своим обязанностям перед арендаторами, местным городком и всей округой, и леди Ротшильд взяла на себя роль всеобщей благодетельницы. Она посещала деревенские дома и побуждала дочерей поступать так же. Как-то раз они увидели молодую женщину, кормившую ребенка. Сколько лет младенцу, спросили ее.

– Четыре месяца.

– А как давно ты замужем?

– Полгода.

Ее светлость с дочерьми поспешно вышли.

Особо ее заботили вопросы образования, и дочери разделяли ее интерес. Когда Констанс была еще маленькой, любящий отец спрашивал ее, чего бы ей хотелось на день рождения. «Детскую школу», – как-то раз сказала девочка, и ее она и получила. Еще он построил школу для девочек в городке (конечно, еще до введения всеобщего образования в 1870 году по Закону об образовании). Два строения в стиле, если можно так выразиться, карманной готики все еще стоят по обе стороны главной улицы. Городскую ратушу, тоже действующую до сих пор, построила леди Ротшильд в 1884 году в память о своем усопшем супруге.