Влюбись в меня себе назло (СИ)

Нет, я не должна поддаваться панике, приказала себе, будь, Женя, разумной! Твоя воля обязана победить обстоятельства! Тут не лифт, не гроб и не ящик. И я не замурована: есть дверь, окно, если не будет хватать воздуха, можно будет через решётку сломать стекло. Конечно, в камере нет никаких предметов, чтобы ими стукнуть по стеклу, но можно обернуть руку одеялом и выбить...

О, у меня же есть одеяло! Пусть колючее, но в нём можно согреться. А сначала надо попрыгать и поприседать, чтобы кровь разогнать. Раз-два, раз-два! Принялась прыгать и приседать. После чего расправила один матрас на нарах, закуталась в одеяло с головой, как в кокон, и села. И сразу мысли полезли в ум невесёлые.

Всплыло в памяти, как заинтересованно всегда реагировал Крылосов на стрелявшую на него глазами Заринку. Называл огненной красоткой, любовался на неё, когда забегал к нам в класс. Бросился ей на помощь после того, как она потеряла линзу, посочувствовал и проводил домой. А сколько раз можно было их увидеть вместе, мило болтающих или отчаянно спорящих о чём-то. Какая же я дура! Не замечала, что она ему нравится.

Наверное, он её так сильно любит, что готов был ради неё меня завлечь, изобразив влюблённого, чтобы Донцов вернулся к ней, Лёха видел во мне угрозу для своей любимой. Олег ведь действительно готов переметнуться ко мне, если бы я позволила. Бедный Крылосов! Он весь осунулся и помертвел, когда услышал, что Заринка на грани жизни и смерти. Как он будет жить без неё, если она умрёт?! А как я буду жить без него?! Теперь уж ясно - не быть нам вместе, наши пути разойдутся. Смогу ли я это вынести?

Лучше не думать об этом сейчас. Но легко сказать, а мысли о нём в голове, как ни старайся, не остановишь. И не очистишь, как чат в ватсапе одним касанием.

Тем не менее мне придётся, как барон Мюнхаузен, поднять себя за волосы и вытащить из "болота" жалости к себе. Нечего хныкать и попусту страдать, надо терпеливо ждать помощи от родных.

Вот Егору Клепикову сейчас гораздо хуже меня. Его допрашивают... И сам он в ужасе от того, что натворил. Несчастный бедолага! Угораздило же его влюбиться в эту Заринку! Его я знала всегда хорошим, добрым и правильным. Как же надо его довести, чтобы он стал способен поднять руку, причём с оружием, на девушку?!

Мне почему-то после того, как Клепиков признался, Заринку стало не жалко.

В сущности, она для меня чужая и не нравилась никогда. И не только потому, что отбила у меня Олега. Конечно, это тоже играет свою негативную роль. Просто она сама по себе какая-то вся неестественная, наигранная и показушная. Постоянно кокетничает с парнями. С любыми! Ей неважно, есть ли у них девушки или нет. Главное - привлечь к себе внимание и испытать свои чары. Не думает ни о ком, кроме себя. Недаром ни с кем из девочек в классе не подружилась. С такой подружкой, как говорится, и врагов не надо.

Теперь из-за неё Егора осудят и посадят в тюрьму. Он виноват, несомненно. Разве можно убивать человека, не любящего тебя? И вообще насильно мил не будешь. А если бы Леся на него бросилась с ножом? Нельзя решать любовные проблемы убийством. Никто не имеет право посягать на чужую жизнь, как бы тебе плохо не было.

А ещё я думала о бесправии, с которым столкнулась тут, в полиции. Раньше мне казалось, закон защищает нас и в тюрьме. Прибежит адвокат и начнёт отстаивать наши права. Увы, я лишь заикнулась об адвокате, следователь сказал:

- Зови, где он у тебя?

А у меня его нет! А надежда только на родителей. И на везение. Должно же оно, наконец, вспомнить обо мне и вернуться в мою жизнь улыбчивой стороной. Казалось, с того момента, как меня закрыли в этой тюремной норе, прошла вечность. Часов у меня не было. Я не могла знать, сколько времени тут сижу, окоченев от невесёлых дум.

Тишина и молчание вокруг меня. Оглушительное молчание. Такое, что сердце бьётся в ушах.

Совсем ни к месту мой мочевой пузырь смалодушничал и запросил срочных мер. Я принялась громко стучать в дверь. Кричать не могла: во рту всё пересохло. Мне открыли, я, держась за живот, сипло объяснила, что хочу в туалет, меня повели, сопровождая, как арестантку сзади.

Но обратно в камеру я не вернулась. За мной пришли папа Дима и Никита. Меня всю знобило, тело трясло так, словно заболела нервной трясучкой. Все слова застряли в горле. Я даже не проявила своей обычной порывистости: не обняла их и не прижалась к ним. Только дрожала и стучала зубами.

- Тебя держали в камере! - ахнул отец. - Ты же боишься замкнутого пространства!.. Ну, я так не оставлю, буду жаловаться в прокуратуру!

Следователь, допрашивающий меня, что-то виновато бормотал. Рядом стоял ещё какой-то полицейский, который, видно, главнее по званию и должности. И хорошо знает папу Диму, поскольку называл его Дмитрием. Он обещал разобраться и наказать виновных по полной. Извинился и передо мной. Я немного пришла в себя и спросила охрипшим от переживаний или простуды голосом:

- Почему на меня кричали и требовали силой сознаться в том, в чём не виновата? Почему мне не представили защитника?