Влюбиться в мужа заново

Вика сделала глубокий вдох, после чего продолжила говорить – всё так же сбивчиво и будто соревновалась сама с собой на скорость. А Надя и Дима жадно вслушивались в каждое слово, потому что знали – только так они смогут обнаружить Дану и помочь ей.

Если ещё не поздно.

***

Всё, что я слышала от Вики, доходило до меня словно через пелену тумана. Видела, что Дима жадно вслушивается в каждое слово, кивает, давая знать, что понял, а сама ничего толком не осознавала. Чувствовала лишь, что моя девочка не только в опасности, но и находится чёрт знает где. И что виновата в этом в первую очередь я. Не поняла вовремя, что именно с Даной происходит. Не поговорила, не объяснила…

И вот теперь была вынуждена чувствовать всё это.

– Спасибо. Мы сейчас поедем туда.

Дима вышел из машины, открыл дверцу для меня, а я уставилась на него так, словно видела впервые. Такое ощущение на месте парализовало, что мозги напрочь отключились. Знала ведь, что медлить нельзя, но смотрела на мужа и сидела, как вкопанная.

– Надь… хочешь, один скатаюсь? – выдавил он из себя, и я встрепенулась. Сразу звуки все в мой мир вернулись и знание, что в эту самую секунду с моей дочерью может происходить что угодно.

– Нет. Я с тобой.

Я вышла из машины, набрала номер Лизы. Проговорила ровным голосом, что Дану нашли и мы едем её забрать, и сама в это поверила. Хотя чувствовала, что ничего ещё не решено. Ничего не известно.

Когда сели в нашу машину, Дима начал набирать чей-то номер. А я смотрела на это и ждала, сама не зная, чего.

Оказалось, вызывал спасателей. Зачем? Мою девочку совсем не нужно было спасать. Мы просто ехали забрать её и отвезти домой, разве нет?

Тёмная лента дороги полетела впереди нас сразу, едва мы выбрались за город. Дима молчал, я – следовала его примеру. Мне не хотелось ни о чём говорить. Только сидеть, уставившись в окно, за которым мелькали безмолвные мрачные картины заснеженного леса. И больше не делать ничего. Эдакий способ самосохраниться, что ли.

– Так. Это здесь, – тихо выдохнул Дима, когда мы въехали в Митино. Медленно направились вдоль главной улицы. Несколько кособоких фонарей и дома за заборами – где-то штакетник, где-то – двухметровые кирпичные ограждения.

– Ты куда сейчас?

– К заливу. Если верить Вике, Дана должна будет мыс обойти по краю обрыва.

И тут мне стало нехорошо. Я поняла, на каком именно моменте рассказа Данкиной подруги мне стало дурно. «Обойти мыс по краю обрыва». Она ведь это серьёзно сказала?

Я выскочила из машины и разрыдалась. Так громко, что самой страшно стало. Побежала куда-то, а когда Дима меня поймал, стала вырываться. Бью его куда ни попадя, а он и не закрывается. Только и делает, что держит – прижал к себе крепко и не отпускает.

– Надь, тч-шшш! – шепчет едва слышно. – Тише, мы её сейчас вытащим.

– Откуда?! Откуда, Шарапов? А если с ней уже что-то случилось?

– Ничего не случилось. Идём.

Мы идём к заливу – муж просто берёт меня за руку и ведёт за собой. А мне так жутко, что понимаю – подобного я ни разу в жизни не испытывала. Когда твой ребёнок в опасности – всё остальное кажется такой мелочью.

Берег залива пугающий. За ним – только заснеженная громада замёрзшей воды. Чёрно-серая, едва различимая. Когда до нас доносится слабый вскрик, мы оба замираем. Стоим, вжавшись друг в друга, схватившись за руки с такой силой, что болят пальцы, и вслушиваемся в то, что происходит кругом. И когда слышим едва различимое:

– А-амма! – сердце биться начинает с такой силой, что разрывает стуком барабанные перепонки.

Дима срывается с места в ту же секунду. Мчится к выступающему из темноты мысу, где мои глаза уже различают тёмную точку – это и есть Дана. И я бегу следом за ним. Оскальзываюсь, перемешиваю ногами снежную кашу, но бегу.

А после, словно в полусне вижу, как муж начинает лезть за дочерью. Там тропка такая узкая, что кажется – один неверный шаг и он сорвётся. Они оба сорвутся. Стою, как вкопанная, смотрю на них и скулить хочется. От ужаса, от беспомощности своей.

Дима добирается до Даны через несколько бесконечно длинных минут, и когда оказывается рядом, у меня от облегчения голова кружиться начинает. Знаю, что теперь можно верить в то, что всё будет хорошо. Знаю ровно до того момента, когда он начинает подсаживать Дану, чтобы она вылезла наверх.

Я мечусь на берегу, выкрикиваю что-то, видя, как дочь цепляется за обледеневший край, как оказывается наверху, ложится и, перегнувшись, протягивает руку отцу… На глазах слёзы, всё расплывчатое и нечёткое.

– Дана! – кричу, замирая возле той тропки, по которой Дима стал спускаться вниз. Она крутая, опасная… стоит только ступить на неё, и каждое неверное движение может стоить жизни от падения вниз.

– Мама… мама! Нужно папе помочь!

Я слышу, как Дана буквально захлёбывается слезами. Вижу, как Дима пытается выбраться, уцепившись за край мыса. Где-то вдалеке слышится приглушённый вой сирен, что кажется мне спасительным. И верю в то, что помощь рядом… А потом всё исчезает. Словно в замедленной киносъёмке вижу, как муж взмахивает руками и срывается вниз.

– Дима!