Влюбиться в насильника (СИ)

На кухне пахло варениками. Обожаю их. Я знаю, что мама для меня их приготовила. Когда я вышла из комнаты, мама провожала папу на работу. Да, он решил, что ему рано на пенсию, и остался в отделе.

— Вареники! — с возгласами я вошла на кухню.

Я обняла маму и села за стол, предварительно умывшись. Мама так добро улыбалась мне.

— Так давно не видела, чтобы ты улыбалась, — сказала она мне задумчиво.

Правда? Я сейчас улыбаюсь? Если честно, я и сама забыла, как улыбаться. По-настоящему улыбаться. Но сейчас я была в какой-то мере счастлива. Счастлива от того, что у меня есть мама, папа, вареники, и всё хорошо. С некоторых времён я начала ценить это спокойствие и домашний уют. Не это ли счастье?

Я принялась уплетать завтрак, а потом начала собираться в школу. Всё как обычно. Но сегодня было лучше. Каждый день я чувствую, что мне лучше.

— Как самочувствие? Всё хорошо? — поинтересовалась мама, как интересуется каждый день.

А с чего бы всё должно быть плохо? Руки, ноги на месте, я жива. Кажется, всё прекрасно. Я кивнула и поцеловала маму в щёку. Я хотела уходить, но тут вдруг что-то упало и разбилось. Я встрепенулась. Мурашки пошли по коже. Сердце бешено колотилось.

Мама уронила стакан, случайно задев рукой. Она обеспокоено взглянула на меня, но ничего не сказала. Исключая тот факт, что я боюсь каждого шороха, стараюсь избегать людей, всё замечательно.

— Забыла сказать. Родители Данилы позвонили мне вчера вечером и сказали, что тебе можно проведать его. После школы можешь пойти, — послышался мамин голос из кухни, когда я одевалась в прихожей.

Наконец-то, мне можно его навестить. Он несколько дней в реанимации пролежал. Но теперь, говорят, что он идёт на поправку. Сегодня сама увижу. Расскажу, как Карамельке у меня живётся. Да, я взяла это милое лохматое чудо себе, пока Даня в больнице. Его родители не могут выгуливать собаку, потому что загружены на работе. Наши семьи сблизились за этот месяц, хотя они должны были бы меня ненавидеть. Ведь это я отчасти виновата, что их сын в больнице с порванным желудком.

После школы я прямиком направилась в больницу в приподнятом настроении. Я не знала, о чём говорить с Даней, но мне очень хотелось его увидеть.

Перед входом в палату я дала себе слово, что буду улыбаться, как бы не были мне больны воспоминания. Он не должен видеть меня подавленной. Он не должен знать, в каком состоянии я была весь месяц.

Я открыла дверь. Он лежал весь перевязанный в бинты. Такой бедный и беспомощный. Перед глазами сразу всплыли картинки, как он лежал безжизненный, свернувшись в комочек, в своём кремовом пальто. Тогда я думала, что он умер. При этих мыслях я еле сдержала слёзы. Лея, ты обещала себе, что будешь улыбаться!

Мне казалось, что он спит, поэтому я на цыпочках прошла к его кровати. Он распахнул свои длинные белые ресницы и долго, недоумевая, смотрел на меня, потом лучезарно улыбнулся.

— Ты пришла, — прошептал он.

— Я не могла не прийти.

Сначала мы сидели и улыбались друг другу, как дурачки, не зная, что сказать. Но потом разговор завязался сам с собой. Мы не говорили о том случае. Говорили о чём угодно только не об этом. Говорили о всяких мелочах. Оказывается, мёртвую муху можно оживить, если положить в сахарную воду. Даня сам пробовал. Надо тоже дома попробовать.

— Знаешь, когда выйдешь из больницы, я тебе Карамельку не отдам, — шутливо, улыбаясь, проговорила я, — Я к ней так привязалась.

— Значит, нам придётся как-то решать эту проблему, — таким же тоном сказал он, — Одна неделя она у тебя, другая — у меня. Или… жить вместе…

Я перестала улыбаться. Это была шутка, или он сейчас серьёзно?

— Извини, неудачная шутка, — покраснев, сказал он, увидев моё изменившееся выражение лица.

Даня отличный друг. Мы могли бы стать лучшими друзьями. Но я ничего к нему не испытываю, кроме чувства вины. Всепоглощающей, давящей изнутри вины. Месяц назад я бы с радостью пошла с ним на свидание. Я даже ждала этого. Но сейчас всё изменилось. Я изменилась. Я боюсь каких-либо отношений с парнями. Ко всем особям мужского пола испытываю отвращение и страх, кроме Дани. Но, поразмыслив месяц, я поняла, что и он мне не подходит. Поняла, что больше ни с кем не смогу быть вместе.

— Знаешь, тот случай изменил во мне кое-что. Раньше я боялась привидений, а теперь боюсь людей. Люди — страшнейшее из зол. Привидение может лишь напугать или убить. А человек может также напугать или убить, но и сделать столько всего мерзкого в промежутке этих понятий. Сделав это, он либо пугает, либо убивает, — проговорила я грустно, не в состоянии смотреть на Даню.

Он молчал. Затем его ладонь медленно потянулась к моей и накрыла её. Я немного дёрнулась, но не убрала свою руку. С некоторого времени мне неприятны прикосновения. Но для Дани я выдержу.

— Тогда я собирался позвать тебя на свидание, — я повернула свою голову на него и увидела, что он сожалеюще смотрит на меня, — И сейчас намерен. Даже если бы эти мрази успели тебя… — он не мог выговорить это слово. Я тоже не могла его слышать, — Я бы всё равно позвал.