Влюбленная принцесса

– А то, – прошипела Лана. – Интересно, полюбит ли тебя народ Дженовии, когда узнает, что их будущая правительница развлекается тем, что включает пожарные сигнализации, не дожидаясь пожара.

Конечно, она говорила наугад. Она не могла меня видеть. Если только… Если только Джастин Бэксендейл ни о чем не догадался. Он же видел меня в коридоре как раз незадолго до того, как сработала сигнализация. Ну и упомянул об этом при Лане…

Нет. Это невозможно. Я настолько далека от сферы интересов Джастина Бэксендейла, что фактически не существую для него. Ничего он Лане не говорил. Просто она, как и мистер Дж., заметила, что сигнализация сработала через пару минут после того, как я вышла из класса с пропуском в туалет. Она считает это совпадением.

Наверное, Лана всего лишь дразнила меня, но в тот момент мне вдруг показалось, что она все знает, а значит, обязательно испортит мне всю оставшуюся жизнь. Не знаю, что было со мной дальше.

А. Стресс от ожидания экзаменов.

Б. Стресс от ожидания поездки в Дженовию.

В. Ерунда с Кенни.

Г.  То, что я влюблена в парня, который встречается с плодовой мушкой в облике человека.

Д.  То, что моя мама ждет ребенка от моего учителя алгебры.

Е.  То, что Лана безнаказанно мотает мне нервы практически всю мою жизнь.

Ж. Или все это, вместе взятое.

Какой бы ни была причина, но я не выдержала. У меня просто резьбу сорвало. Я вдруг схватила телефон Ланы, который лежал у нее на столе рядом с калькулятором, положила его на пол и со всей силы вдарила по нему каблуком своего огромного берца.

Я не обижаюсь на мистера Дж. за то, что он отправил меня к директору. Хотя собственный приемный отец мог бы проявить ко мне немного сочувствия.

Ой-ой… директор Гупта идет.

Пятница, 12 декабря, 17:00, дома

Ну и вот. Меня исключили. Исключили. МЕНЯ! Мию Термополис! Что со мной происходит? Я всегда была такой хорошей девочкой! Ну да, пока только на один день, но все равно. Это пойдет в личное дело! Что скажет дженовийский кабинет министров?

Я превращаюсь в Линдси Лохан.

Конечно, я не думаю, что отныне двери колледжа закрыты для меня навсегда лишь потому, что я была исключена на один день в первом полугодии своего первого года в средней школе, но это же позор! Директор Гупта разговаривала со мной как с какой-то преступницей. А ведь хорошо известно: если относиться к человеку как к преступнику, он таким и станет. Похоже, все идет к тому, что скоро я начну носить рваные колготки в сеточку и красить волосы в черный цвет. Возможно, закурю, понаделаю кучу дырок в ушах или еще чего-нибудь типа того. И обо мне снимут документальный фильм под названием «В королевской семье не без урода». В этом фильме я подойду к принцу Уильяму и скажу: «Ну что, кто теперь самый популярный королевский наследник, а, придурок?» А потом, может, как дам ему головой в живот или еще куда-нибудь.

Вообще-то я чуть сознание не потеряла, когда мне прокалывали уши. А курить – здоровью вредить. И если ударить кого-нибудь головой, то голове-то, наверное, больно. Пожалуй, в малолетние преступники я все же не гожусь.

Папа тоже так считает. Он готов призвать на бой против директора Гупты всех королевских адвокатов Дженовии. Проблема лишь в том, что я отказываюсь говорить ему – или кому-либо еще, – что такого сказала мне Лана, что я взбесилась и разбила ее телефон. Очень трудно доказать, что нападение было спровоцировано, если напавший отказывается сообщать, чем именно его спровоцировали. Папа, который примчался за мной в школу после звонка директрисы, умолял меня сказать, что случилось, но я молчала, а Ларс сделал абсолютно невозмутимое лицо. Тогда папа сказал «Ну ладно» – и скрипнул зубами, как обычно скрипит, когда бабушка, перепив сайдкаров, начинает обзывать его «Папа Биллиардный Шар».

Но как я ему признаюсь? Если я начну рассказывать, все узнают, что я совершила не одно, а целых два преступления!

Но сейчас я дома, и мы с мамой смотрим канал «Лайфтайм». Она почти перестала рисовать в студии после того, как забеременела, потому что слишком плохо себя чувствует. Рисовать красками лежа очень неудобно, поэтому она, не вставая с кровати, делает много карандашных набросков – в основном Толстяка Луи, а тот страшно доволен тем, что дома все время кто-то есть. Он часами сидит рядом с мамой на кровати, наблюдая за голубями, которые вечно тусуются на пожарной лестнице за окном.

Сегодня, раз уж я дома, мама рисует меня. На мой взгляд, она нарисовала мне слишком большой рот, но я ей ничего не говорю. Мы с мистером Джанини уже поняли, что маму с ее гормональной перестройкой сейчас лучше не огорчать. Она может разрыдаться из-за любой ерунды – например, от вопроса, зачем она положила счет за телефон к овощам в холодильник, – и прорыдает не меньше часа.