В общем, я сидела такая слегка расстроенная и ничего особо хорошего не ждала. Остальные были немного взволнованные, поскольку им еще предстояли танцы, но меня-то так и не пригласили на бал – никто, даже типа мой парень. Мне ждать было нечего. И на каникулы все разъезжались на разные там Багамы, а я куда? Тусоваться с представителями Ассоциации производителей оливок Дженовии? Не сомневаюсь в том, что все они милейшие люди, но мне-то что с того?
А до отъезда еще надо успеть поговорить с Кенни. Как же не хочется… Я ведь очень хорошо к нему отношусь и совсем не желаю его обидеть. Но придется. Впрочем, когда я вспоминаю о том, что он до сих пор даже не упомянул про бал, мне становится уже не так жалко его.
Завтра я улечу в Европу с папой и бабушкой, которые по-прежнему не разговаривают друг с другом (поскольку я с бабушкой тоже не разговариваю, полет будет что надо), а когда вернусь – при моем-то везении, – окажется, что Майкл и Джудит решили обручиться.
Вот о чем я размышляла, ожидая, когда вспыхнет монитор. А также о том, что мне совершенно неохота смотреть на учителей в дурацких костюмах. Но когда экран наконец осветился, я вдруг увидела замок. Прекрасный замок, в котором могли бы жить рыцари Круглого стола, или Красавица и Чудовище, или еще кто-то в том же роде.
Изображение изменилось, и мы пронеслись над крепостными стенами и опустились внутри замка, в чудесном саду, где цвели огромные пышные алые розы. С некоторых осыпались лепестки, они лежали повсюду на земле. Все это было очень красиво, и я подумала, что вообще-то ничего, круто, лучше, чем я думала.
Я как-то отключилась от того, что сижу перед компьютером на Рождественской ярмарке, а вокруг куча народу, и погрузилась в этот сад. И тут, заслоняя розы, взвилось знамя, на котором переливалась золотом надпись. Когда знамя разгладилось, я поняла, что на нем написано:
Вскрикнув от неожиданности, я так резко вскочила с кресла, что оно опрокинулось. Все вокруг смеялись. Наверное, подумали, что я увидела директора Гупту в черной коже.
О том, что я увидела, знал лишь Майкл. Но он не смеялся.
А я не могла на него смотреть. И вообще ни на кого, только себе под ноги. Я не верила собственным глазам. Я не понимала, что происходит. Что это значило? Что Майкл знает, кто посылает ему открытки, и отвечает взаимностью?
Или он решил таким образом отшутиться?
Я не знала, не знала. Я только знала, что если не выберусь отсюда немедленно, то разрыдаюсь… перед всей школой.
Я схватила Тину за руку и дернула ее за собой изо всех сил. Кажется, я хотела рассказать ей о том, что увидела. Может, она поможет мне разобраться? Я сама не в состоянии.
Тина взвизгнула, я дернула ее слишком сильно. И Майкл крикнул:
– Миа!
Но я продолжала проталкиваться через толпу к двери, таща за собой Тину и думая только об одном: «В женский туалет, в женский туалет, скорее, пока не разревелась».
Внезапно кто-то схватил меня с такой же силой, с какой я держала Тину. Я решила, что это Майкл. Понимая, что разрыдаюсь как малявка от одного взгляда на него, я буркнула: «Пусти» – и попыталась выдернуть руку.
– Но, Миа, мне надо с тобой поговорить! – произнес голос Кенни.
– Не сейчас, Кенни, – попросила Тина.
Но Кенни был непоколебим.
– Сейчас.
Стало ясно, что он не уйдет без разговора. Тина закатила глаза и отошла в сторону. А я осталась стоять, мысленно умоляя Майкла, чтобы он не вздумал пойти за мной: «Пожалуйста, пожалуйста, Майкл, не ходи сюда. Пожалуйста, оставайся на месте. Только не приходи».
– Миа, – сказал Кенни. Вид у него был жутко смущенный. Я видела его смущенным много раз, он вообще стеснительный парень, но таким – впервые. – Я просто хотел… я хотел, чтобы ты знала. Ну… что я знаю.
Я уставилась на Кенни во все глаза. О чем он? Серьезно. Я и думать забыла о том, как обнимала Майкла из-за четверки по алгебре. Я твердила про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, Майкл, не ходи сюда. Пожалуйста, оставайся на месте. Только не приходи…»
– Послушай, Кенни, – начала я, сама не зная как. Язык не желал шевелиться, и я чувствовала себя роботом, которого отключили. – Сейчас не самое подходящее время. Может быть, попозже…
– Миа, – проговорил Кенни, глядя на меня как-то странно, – я знаю. Я его видел.
И тут я вспомнила. Майкл, четверка с минусом…
– Господи, Кенни, – выдохнула я, – да ведь… да это… совершенно…
– Не бойся, – ответил он. Тут я поняла, почему его лицо кажется мне таким странным. Я никогда прежде не видела у него такого выражения. Только не у Кенни. Выражение покорности. – Я не скажу Лилли.
Лилли! Блин! Последний человек, которому я расскажу о своих чувствах к Майклу!
А вдруг еще не поздно. Я успею… но нет, сколько можно морочить человеку голову. Кажется, впервые в жизни я не знала, что соврать.
– Кенни, – сказала я, – мне очень, очень жаль.
Я поняла, что можно не спешить в женский туалет. По моему лицу уже текли слезы, и ладони, когда я провела ими по щекам, стали мокрыми. Голос отчаянно дрожал.