— Я?.. — он запнулся на ответе и в тот же миг разозлился на себя, разозлился за то, что таит от этой женщины, в общем-то для него чужой, память о погибшей жене. И неожиданно он заговорил жестковатым голосом, как бы досаждая кому-то: — Да, я плавал. Это было за год до войны… Да, за год. Хотя у нас была дочка, но мы по-прежнему чувствовали себя молодоженами. Чудесное время! Все ночи проводили на палубе!
— Вы очень любили свою жену?
— Очень!
— И она вас?
— Да. И она меня… (Чуть опять не сказал — очень. Ему вдруг захотелось как можно чаще вставлять в разговор это слово). Мы любили друг друга и были счастливы! Очень! А что?
— Да так…
Дмитрий Антонович по тону ответа понял, что чем-то обидел Маргариту Алексеевну.
«И что это я хвалюсь? Может, она глубоко несчастна, а я…»
— Расскажите мне что-нибудь о себе, — попросил он ее.
— А мне особенно не о чем… Все очень обычно. (И слово «очень», вставленное не случайно, прозвучало как отместка за причиненную боль). Детство, школа, консерватория…
— Вы выступали в концертах?
— Нет. Я сразу пошла на педагогическую работу.
— Маргарита Алексеевна… простите за нескромный вопрос. А почему вы не замужем?
— Я была замужем. Мы расстались. И очень быстро. — Слабая, словно виноватая, улыбка мелькнула на ее лице.
— Извините.
— Уже поздно… Идемте-ка по домам.
Дмитрий Антонович не стал ее задерживать.
Дорогой Маргарита Алексеевна развеселилась, шутила, но Дмитрий Антонович чувствовал, что их разговор не прошел для нее бесследно, и жалел, что затеял его.
— Дальше не нужно. Нет, нет! спасибо! — запротестовала она, когда он вызвался проводить ее до дому. — Вам рано вставать, а надо еще непременно выспаться. У вас такая ответственная работа!
Отойдя на несколько шагов, Маргарита Алексеевна снова помахала ему перчаткой, но как-то неуверенно, без той еле сдерживаемой, выплескивающейся радости, которая заполняла всю ее в момент встречи.
«Зачем я ее обидел? Зачем? — ругал он себя. — Заладил, как попугай: очень, очень!»
Давно Дмитрий Антонович не возвращался домой в таком смятении. Беспричинно останавливался и чертил носком туфли по асфальту какие-то линии и овалы. Закинув голову, смотрел на углубляющееся с заходом солнца небо, жадно вдыхал воздух.
И вдруг ему снова так захотелось жить — жить щедро, без расчетливости и опаски! Жить не только для работы!
«Да разве я так стар, чтобы ничего не видеть, кроме своих оглобель, и довольствоваться лишь тем, что сам же приготовил для себя в кормушке? А все то, что раскинулось влево и вправо от колеи, разве это уже не для меня?..»
Услышав из распахнутых, ярко освещенных окон ресторана музыку, он, не раздумывая, направился к его подъезду.
— Припоздали, — осклабился швейцар. — Свободных мест нет. Но у меня там работает племянница, я…
— Найду сам!
Шагая через две ступеньки, поднялся наверх, мельком глянул на свое отражение в широком, чуть припотевшем зеркале, и провел пальцами по вискам.
Увидев только что освободившийся столик возле колонны, прошел к нему и подозвал официантку.
— Сейчас, гражданин. Еще не убрано… — недовольно сказала она. — Видите, приходят чаи распивать, а дома перед соседями, наверное, похваляются — в ресторане были!.. Вы один?
— Один.
Стряхнув последние крошки, она достала из кармашка блокнотик, что-то со злостью перечеркнула в нем.
— Мне коньяку… ну… граммов двести, — взглянул на соседний столик, где на тарелках лежали шашлыки. — И жаркое! Мяса, словом. С перцем.
С наслаждением ел, пил. И радостно было, что в нем еще много силы. Он может есть острую, возбуждающую пищу, пить крепкое вино и не пьянеть, словно и не было за спиной долгой, трудной жизни.
С интересом разглядывал сидящих за соседними столиками.
Потнолицый мужчина в тюбетейке обнял волосатой ручищей блондинку. Она хохочет. А по соседству щупленький старичок нашептывает что-то своей молодой спутнице, трогая ее за обнаженную руку деликатно и пугливо.
Эти были просто противны. И Дмитрий Антонович стал смотреть в другую сторону.
А вот и те молодые люди — юноша и девушка, которых он видел у входа в сад. Они здесь, сразу видно, впервые. Робеют. Особенно девушка. Их ужин скромен. Еле заметно коснулись друг друга лбами. Дмитрий Антонович дружески кивнул им, и они заулыбались. Тоже узнали.
— Еще столько же.
— Сию минутку.
— И еще что-нибудь поесть… Шашлык! И с луком! Побольше зелени!
— Будет исполнено! — официантка повеселела, старается. Приятно обслуживать, когда клиент не заглядывает в шкалу цен. Цветущая, в ямочках, она не прочь была и расшалиться. — Вы командировочный?
— Нет.
— Тогда вы военный.
— Почему так решили?
— Ну… к нам иногда и генералы приходят в гражданском. Вроде вас — солидные, с сединой.
— Тогда считайте меня за генерала.
— Вот видите! Я сразу угадала, у меня взгляд наметанный. — Отмахнулась от соседнего столика: — Дайте же работать спокойно! Видите — обслуживаю!
И через минуту, когда на столике появился вновь наполненный графинчик:
— А почему же вы без генеральши? А?
— Генерал овдовел.
— О-о…