Влюбленные

— Дел много. Дела радостные. А вот одно… — и Василий Захарович поморщился, извлек из портфеля блокнот, но, даже не заглянув в него, спрятал обратно. — Был я там на одном предприятии. Гордость нашей индустрии! Продукцию выдает высшего класса! И народ хорош! Но случилось такое… двое рабочих — из новичков — в день получки напились и избили одного паренька. Крепко избили. А паренек тот… Мировецкий, скажу, паренек… — Василий Захарович тепло улыбнулся, словно увидел что-то очень дорогое сердцу. — Вот бывают же такие! У родителей — один. Они его берегут, стараются сохранить для себя, а он — рвется! Решил раз и навсегда — буду летчиком-реактивщиком! О полетах на другие планеты мечтает! И не просто мечтает… Спортом занимался. Книгами по физике и астрономии всю квартиру завалил. И вот… набросились, избили. Да так, что из него не то что летчик, а и вообще для армии стал негож. Родители, конечно, в отчаянии. Мать прибежала в военкомат в день призыва: «Ради бога, не говорите ему правду! Это его убьет!» И там с ним обошлись деликатно. Так, мол, и так. В пехоту хоть сейчас. А если в летное, то лишь через годик. Сейчас набора нет. Ну, как? «Подожду», — отвечает…

Василий Захарович поджег папиросу и глубоко затянулся.

— Тех подлецов судить надо! Без пощады! Так нет! Сидит в парткоме дура — Бурденко фамилия: «У нас предприятие коммунистического труда, и мы их возьмем на поруки». Народ, который знает все это, возмущен. И справедливо! Что же это за подход? Какая-то секта получается! Ну, и дирекция какое-то время шла на поводу: не хотелось терять марку. Да разве бы их авторитет пострадал, если бы они отсекли гнилое?.. Так поди ж ты! Шире — дале. Рабочие сами написали письмо в ЦК!

Василий Захарович, погасив недокуренную папиросу, подошел к столу.

— Ничего, если я поработаю? Надо кое-что приготовить до утра.

— Работай.

— Я с настольной лампой, не помешаю…

Дмитрий Антонович разделся и лег. Судьба молодого паренька взволновала его. Но было в разговоре с Василием Захаровичем, как и в беседе с сестрой, что-то раздражающее.

«Устарел я там, в провинции, что ли?.. Или они здесь живут как-то иначе — до всего им есть дело… Зачем они выкладывают все это для меня — сначала она, потом он? У них работа воспитательная, идеологическая, ну и занимайтесь на здоровье… Нужно мне все это или не нужно?..»

Он заснул, так и не решив для себя этого вопроса. И спал тревожно. Слышал шелест бумаги и скрип пера, слышал шепот.

«Неужели Вера все еще у Нины? О чем они там?..»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Получив телеграмму от Нины, Дмитрий Антонович и Маргарита Алексеевна вдруг утратили душевную окрыленность, которую они вдруг ощутили с того самого дня, как стали близки.

Проснувшись рано, почти с посвистом птиц — они спали с открытым балконом, и свежий воздух вливался в комнату вместе с шелестом тополей — долго лежали молча, радуясь погожему утру, близости друг к другу. Сегодня воскресенье — значит, можно не спешить, немножко понежиться.

Ветер с реки, приятно холодя открытые руки и плечи, парусом надул широкую тюлевую штору, взметнул со стола листы бумаги и понес белыми чайками по квартире.

Аврал!

Вскочив, как по команде, вместе хватали листы, вместе делали зарядку, маршируя друг за другом вокруг стола; с шутками и смехом: «А ну, не ленись!» — сдвинули диван-кровать. Потом вместе готовили завтрак. Было так молодо, беззаботно на душе. Но вот в дверь постучали, — звонок, видимо, испортился, — и почтальон, раскосый мужичище в очках, с карандашом, привязанным к пуговице нагрудного кармана, вручил им телеграмму.

Пока Дмитрий Антонович расписывался и читал, почтальон, открыв в ухмылке прокуренные зубы, довольно игриво поглядывал на Маргариту Алексеевну.

— Пока! Желаю всего наиприятнейшего! — и он неуклюже выполз за порог, не переставая ухмыляться. Маргарите Алексеевне показалось, что он на прощание ей подмигнул.

— Наконец-то! Наконец-то!.. — Дмитрий Антонович жужжал электробритвой, торопился — надо заправить машину, купить вино, угощенье; в магазинах, конечно, уйма народу. А Маргарита Алексеевна, такая беззаботная всего полчаса назад, сидела за столом уже не хозяйкой, а гостьей, робея, то и дело поправляя распахивающийся на коленях халат.

— Что же ты ничего не ешь? — неестественно бодрым голосом спросил Дмитрий Антонович, заметив эту перемену. Сам он всячески делал вид, что ничего особенного не произошло.

— Не хочется, Дима.

— И кофе не выпила. Это уже никуда не годится!

— Кофе я выпью. Горячий.

— Да что с тобой? Что, Рита?

Они совсем недавно стали называть друг друга по имени, и это доставляло им радость. Им казалось, что они близки давным-давно, чуть ли не с юности.

Дмитрий Антонович подошел к ней, и она, не вставая со стула, прижалась к нему, крепко-накрепко обхватив руками за пояс.

— Рано или поздно это должно было произойти, — словно извиняясь, произнес Дмитрий Антонович. Шумно вздохнул и приподнял лицо жены за подбородок.

— Я понимаю.

Она глядела ему в глаза снизу вверх — не мигая, растерянно, чуть улыбаясь грустной улыбкой стареющей женщины.