Влюбленные

— Завтра. — Некоторое время они молча смотрели друг на друга. — Да вы зайдите в дом. Там бабушка.

Нина без особого желания поднялась в прохладные сени, уставленные кадушками, ларями; на болтах и крюках, воткнутых в щели, висели салазки, лыжи, плетеные корзины.

Широкая приземистая дверь, обитая войлоком, бесшумно открылась. Нина переступила через порог и сразу же ткнулась в стоящую боком к дверям русскую печь.

С кухни, по-утиному раскачиваясь на ходу, вышла сухонькая, сгорбленная старушка в старомодном сарафане, светлыми округлившимися глазками немигающе нацелилась на гостью.

— Здравствуйте! Мне Настасью Михайловну.

— А ее нету. Нету ее! Уехала! — громко заговорила старушка. — Уехала дочка моя! Седни утром! А какое у тебя к ней дело, скажи. И откуда ты? — старушка вплотную подошла к Нине.

— Из Журавлева я, бабушка.

— Из Журавлева? — глаза старушки стали еще более цепкими. — А чья ты там? Какого роду? Я всех знаю.

— Я приезжая, бабушка. Недавно живу. А к вам приехала, чтобы песни старинные послушать. Сказали мне, что вы много их знаете.

— Старые мы, потому и поем старинные. Как не знать? Знаем. Зимой-то исправно собирались, а теперь все в разгоне.

Нина в нерешительности топталась у порога. Можно бы уже и уйти, но удерживали слова старушки: «Как не знать? Знаем». Не поговорить ли с ней? Да очень уж дряхла бабка.

— У вас записей тех песен нет?

— А?.. Есть где-то, есть, записано. Да ты проходи, проходи, чего нищенкой-то у дверей топтаться.

И старушка бойко засеменила в горницу. Выдвинув верхние ящики комода, достала из них какие-то листки, тетрадки, проверяя их не столько на глаз, сколько на ощупь. Тут же были конверты, квитанции, выкройки из «Работницы».

— Смотри сама. Я не шибко в писаном-то разбираюсь. Песни надо с голоса брать, а не с бумаги. Было где-то, ищи. Вот так же однажды попросили почитать да и умыли с концом. Бают — потеряли.

— Я ничего не возьму. Не бойтесь.

Среди рассыпанных бумаг Нине попалась фотография, на которой она узнала Артема Кузьмича. Был он тут лет на двадцать моложе, статней. Новенькая гимнастерка плотно облегала его литые плечи.

— Что это ты? Аль нашла?

— Артем Кузьмич, — проговорила в недоумении Нина.

— Ах ты! — старушка тотчас же отняла у нее фотографию, сунула себе под кофту, но передумала и переложила в книгу, что лежала на комоде.

— Смотри, не проговорись Анастасии-то, что видела. Гневаться на меня будет». Ах, беда, ничего не вижу. Ну, а не это? Может, в другом ящике…

Им удалось-таки найти тетрадку с песнями. Почерк один, но записи делались в разное время — то карандашом, то чернилами. В тетрадку были вложены программы выступлений на смотрах. Песни разбиты по разделам: плясовые, гулевые, шуточные…

— Бабушка, а нельзя ли послушать мелодии этих песен? Мелодии! Напев!

— Какой песни? — явно обрадовалась старушка. — Сказывай слова.

— Да хотя бы этой: «Я по бережку похаживала».

Старушка облокотилась на стол сухонькими руками с просвечивающимися сквозь кожу венами, пригорюнилась, стала медленно покачиваться и неожиданно запела высоким и еще довольно чистым голосом:

Я по бережку похаживала,
Чернобыль-траву заламывала,
Чернобыль-траву заламывала,
Я серых гусей заманивала…

Нина, слушая, сличала текст. Старушка ни разу не ошиблась. Закончила песню и деловито обтерла уголки рта платочком.

— Бабушка, еще вот эту.

— Сказывай, сказывай, как начинается-то.

Нина произносила первую строчку, и старушка безошибочно пела песню. Мелодия, как дорожка, вела ее и вела.

Со двора пришел внук. Он сел на диван и, вытянув шею, стал слушать, чуть смущенный тем, что бабушка так распелась. Шевелил губами.

— Артемий, подпевай! — старушка игриво ткнула его кулаком в бок.

Он заулыбался и потряс головой.

— Стесняешься? — спросила его Нина. — Тогда давайте все вместе…

Она уже не жалела, что приехала в Елань. Эта старушка — истинный клад! Было очевидно: если Настасья Михайловна что и знает, так все переняла от нее. Нина, торопясь, записывала мелодии и тексты.

Отдыхали за разговором.

— Бабушка, а сколько вам лет?

— Лет-то?.. Восемь десятков да прибавь еще девять годиков. — Указала рукой на висящий в простенке портрет Ленина. — С Ильичем-то мы почти ровесники. Вот бы ему мои годики! Девяносто мне будет в покров день.

— А вы еще совсем молодая.

— Да не жалуюсь. Вот только уши закладывает к непогоде да еще левый глаз мутится. А так-то бегаю. Ничего. Дочка-то чаще мово хворает.

— Может, на сегодня хватит? Вы устали?

— Петь-то? — поразилась старушка и всплеснула худенькими руками. — Да ведь петь — не лес рубить! Ох, раньше-то… по лужку, в сарафанах. Как баско было! Нынешние-то ничего не умеют. Толкутся комарами-толкунцами, ты-на-ты-на, ты-на-ты-на. А коли мы что покажем, так дивуются…

Пришла почтальонка и принесла газеты.

Старушка ловко проверила — все ли?