Влюбленные

В войну Артем Кузьмич прирос сердцем к вдове из Елани — Настасье Михайловне, учительнице начальной школы. Полюбили они крепко друг друга. Оба были уже немолоды, оба намыкались, и так хорошо им было встречаться. «Вот чего мне всю жизнь не хватало, — понял он, — словно воздуху на земле стало больше». И решился он на крайнее — уйти из дому, к ней, в Елань. Но дело так повернулось, что хоть прощайся с партийным билетом и бросай с трудом созданное хозяйство артели в ноги какому-нибудь прощелыге, развалившему уже не один колхоз. Настасье Михайловне тоже пригрозили лишением права учительствовать. Так побились они — и смирились. Оба враз как-то постарели. А жена с той поры иначе и не называет его, как псом похотливым. Два раза ему в еду сулему подливала. Здоровье выдержало, спасся. И знают об этом только он да она. Даже дети не догадываются.

«Да разве же разврат я в жизни искал? Душу родную! Чтоб на всю жизнь рядышком!»

Растет у него в Елани теперь сынок. Недавно встретил его на дороге. Вытянулся-то, когда только успел! Долго стояли, молча разглядывали друг друга.

«А вот возьму и уйду! Завтра же! Пропади все пропадом. Да и не снимут нынче меня, не вышибут из колеи, — думал он, чутко улавливая ухом, как сталкивались в воздухе шепоток жены и все усиливающиеся раскаты музыки.. — Ведь если и стоит для чего на свете жить, так для любви, для согласия…»

Все глубже уходил он в воспоминания и видел себя уже босоногим свинопасом, над которым подсмеивались на вечерках: «От тебя щетиной пахнет». Засела в памяти чья-то свадьба, на которую его, пятилетнего, привел крестный Устин. Посадил на полати — гляди сверху! — и давал сладкое со стола. Хороший был крестный. Это он научил его плавать — кинул в реку и закричал: «Моряком будешь!»

А что же, что еще было? Или жизнь — только то, что сохранилось в памяти?..

Дождь, дружно, разом хлестнувший, разогнал людей с улицы. Захлопали калитки, затопали по дощатым настилам сапоги и босые ноги. Забежала Августа домой. Муж Зиновий где-то поотстал.

— А где тятя? — спросила она мать.

— Ищи, коли надо. Откуда мне знать, куда его, греховодника, занесло.

Августа увидела открытую дверь в клеть и вошла туда.

— Тятя, ужинать будешь?

Он не ответил. Капли воды, просочившиеся сквозь крышу, падали на его широкую, грудь и уже собирались лужицей.

— Тятя! Тятя! — Августа затормошила его. — Мама!.. Зиновий! Люди!… — закричала она и побежала под дождем с непокрытой головой. — Люди! Люди!

Артем Кузьмич лежал не двигаясь. Прохлада обрушившегося ливня была долгожданной для истомленного духотой тела.

В РАЗЛУКЕ

В последних числах августа Нине пришлось уехать из Журавлева.

Отпускное время кончилось, а Самарин так и не сообщил ничего утешительного. Работу в Журавлеве она могла получить, наверно, через полгода, не раньше, а пока что приходилось выбирать одно из двух: или ездить за сорок километров (было вакантное место в Патрушах), или же вернуться в город и поступить в железнодорожную поликлинику, куда направлял ее облздравотдел.

После долгих советов с Костей было решено, что она вернется домой, временно поживет у отца. Не ездить же каждый день в Патруши. Сорок километров туда да сорок обратно — так и вымотаться можно. А если в Патрушах снять комнату и там жить — так это та же самая разлука.

Не хотелось Косте отпускать Нину, но он утешал себя тем, что время пролетит быстро. Да и понимал, что Нине надо побывать дома: прошло два месяца, страсти остыли, и нельзя было жить в вечной ссоре с ее отцом.

— Возможно, он уже и пожалел, что так вел себя, — предположила Нина.

— Возможно, — без уверенности согласился Костя.

В селе Нина часто думала об отце и решила, что ничего страшного не произошло. Жизнь идет вперед и глупо ее останавливать. Да, все вышло непредвиденно. Да, обидно за мать, что на ее долю выпало мало радости, но ведь в этом отец не виноват. Он долгие годы был одинок, и ему, конечно, еще хочется счастья. Удивительно только то, что он сблизился с Маргаритой Алексеевной. Уж очень они казались ей разными.

Она вернулась домой неожиданно, без предупреждения, и застала отца и Маргариту Алексеевну за ужином.

Нина поставила чемодан и шагнула вперед.

— Поздравляю… — произнесла громко, с нарочитой бодростью, стараясь смотреть на них прямо, открыто, только глаза все косили куда-то в сторону…

Отец обрадовался, засуетился, а Маргарита Алексеевна расплакалась, как ребенок. Они усадили ее за стол, распечатали бутылку мадеры, привезенную из поездки по Волге, и долго мирно беседовали.

В кабинете отца Нина увидела фотографию матери — другую. Значит, он вовсе не забыл мать, хранит в памяти, — и ей стало стыдно за свой поступок. Она поставила увезенную фотографию на прежнее место. Неизвестно, заметила ли это Маргарита Алексеевна, но отец это воспринял как полное примирение.

В первый же день Нина сказала отцу, что она не собирается оставаться в городе — уедет в Журавлево, как только там утвердят штатную должность. Отец не возражал, но и не спросил ничего о Косте. Точно его и не существует на свете. И это Нину обидело.