Влюбленный халиф

— Это ты глуп, уважаемый! — закричала на Нур-ад-Дина рассерженная Мариам. — Разве ты не видишь, что в этом доме ничего не горит?

Нур-ад-Дин огляделся по сторонам. Действительно, вокруг царили чистота и спокойствие.

— Но я же видел черный дым, что поднимался к самым верхушкам тополей отсюда, из твоего двора! Мне показалось, что я слышу и запах паленого, словно горят ковры или занавеси.

Мариам было неуютно в насквозь промокшей одежде. Она мечтала укрыться в своих покоях, чтобы переодеться и привести себя в порядок, но изумление на лице давнего друга было таким неподдельным, что почтенная женщина медлила.

Не мог прийти в себя и Нур-ад-Дин. Увидев черный дым, услышав сухое потрескивание разгорающегося пламени, он, словно обезумевший, бросился спасать единственную женщину в мире, которой дорожил. «Только бы успеть», — бормотал он. Ему показалось, что весь двор закрыли черные клубы дыма, словно горели дорожки, устилавшие каменные плиты до самой калитки.

Сейчас же, придя в себя после этой безумной паники, Нур-ад-Дин не мог понять, откуда же взялся пугающий черный дым, столбом поднимавшийся в небо, и почему он слышал треск огня, хотя ничего не горело.

— Должно быть, добрый мой друг, тебе все это лишь привиделось.

— Быть может, и так… — неуверенно ответил Нур-ад-Дин.

Алим хохотал.

— Мальчик мой, да ты к тому же еще и коварен! Как джинн, воистину. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше.

— Посмотрим, уважаемый… — прошептал Мераб. Ему было одновременно и до одури страшно, и невыразимо любопытно: что будут делать герои истории теперь, когда он своей волей вмешался в ход событий.

Мариам все настойчивее подталкивала его к калитке. Но Нур-ад-Дин по-прежнему медлил и пытался понять, что же так напугало его.

Наконец женщине надоело разглядывать озадаченную физиономию нежданного спасителя, который, казалось, вовсе не собирался покидать ее дом.

— Добрый мой друг, — с едва заметной иронией проговорила Мариам, — я оставлю тебя на несколько минут. Мне нужно сменить одежду и вывесить ее просушиться. Ибо ведро, которое ты наполнил, было воистину большим, а вода — невероятно мокрой.

Нур-ад-Дин усмехнулся.

— Прости меня, добрая женщина! Мой испуг был и куда больше этого ведра, и куда совершеннее воистину совершенно мокрой воды.

Мариам кивнула и наконец удалилась к себе. Пока она меняла платье, закалывала на голове тонкую газовую шаль, вывешивала на просушку действительно мокрое платье, Нур-ад-Дин ходил по двору и осматривался. Он пытался понять, что же горело и почему черный дым так напугал его.