Влюбленный халиф

Но все было спокойно. Вымокший полусплетенный кушак лежал именно там, где упал. Едва заметно шумела листва тополя, где-то за дувалом запоздало запел петух. Солнце грозило вот-вот уйти за горизонт.

— Но, Аллах всесильный, что же здесь могло гореть? Что?!

— И что же, мой коварный друг, могло гореть?

— Не знаю, почтенный Алим. Пока не знаю. Быть может, лепешки… Хотя у такой хозяйки лепешки сгореть не могут.

— Ну, вот мы это и проверим, мой мальчик.

Ответа на свой недоуменный вопрос Нур-ад-Дин не находил. Он готов был уже признать, что ему это все лишь померещилось, и в этот момент легкий аромат пощекотал ему ноздри.

— О повелитель правоверных! О Аллах всемилостивый! Эта женщина глупо подшутила надо мной!

Нур-ад-Дин кинулся к печи в углу двора и стал разбрасывать сложенные дрова. Не найдя ничего необычного, он сел рядом с тем, что осталось от поленницы, и принялся грозно сверлить взглядом дверь на женскую половину дома. Словно почувствовав этот взгляд, Мариам вышла во дворик.

— Это ты, о хитрейшая из хитрых, решила подшутить над Нур-ад-Дином?

— Я?!

Удивлению Мариам не было предела. К тому же уверенность Нур-ад-Дина начинала женщину понемногу сердить. Пока лишь сердить. Но где та грань, за которой раздражение может перерасти в гнев или обиду?

— Ну конечно, ты! Ибо ты что-то печешь! А значит, ты положила в печку мокрые поленья, дым от которых я и принял за пожар.

— О безголовый мужчина! Покажи мне хоть одно мокрое полено! Мой усердный сын, мой мальчик, никогда не приносит матери сырых поленьев. Ибо мой труд он ценит более чем высоко!

Нур-ад-Дин в глубине души вынужден был признать, что Мариам права: дрова были сухими, а поленница сложена и укрыта столь аккуратно, что сделать это действительно могли только любящие и умелые руки.

— Но тогда почему из твоей печи валил черный дым?

— Аллах всесильный! Из моей печи никогда не валил черный дым! Ибо все это время я была здесь, рядом. И мои лепешки никогда не сгорали до черноты.

Нур-ад-Дин позволил себе улыбнуться. Ибо он услышал запах, который не спутать ни с чем: запах подгорающего теста.

— И нечему здесь улыбаться. Да-да, я знаю, что говорю!

— Так все же это были лепешки?

— О нет, конечно, не лепешки! Глупцу так и не удастся понять, что вызвало у него такой страх.

— Быть может, мальчик, ты еще не придумал, что это было?

— И не придумал, уважаемый, и придумывать не хочу. Скажу тебе по секрету: мне невыразимо страшно. И в то же время я готов петь, ибо душа моя ликует.

— Так убедимся же, что именно твое, воистину не связанное никакими границами воображение изменило ход событий.

Мариам едва не сорвалась на крик. Она была почти оскорблена: ее, столь опытную хозяйку, лучший друг семьи, от чего оскорбление еще ужаснее, обвинил в том, что она не может испечь простых лепешек! Обвинил в том, что ее лепешки сгорели!