Влюблённые

— Брадикардия. Пульса нет. Гипервентиляция лёгких. Реанимация! — Уилл отбросил скальпель в руки стоящего рядом студента и, нависнув над Амелией, несколько раз с силой надавил ей на грудь. — Дозу эпинефрина. Миллиграмм атропина.

Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.

Практически как вальс. Уильям давил, снова и снова, ритмично повторяя перекатывания сердца. Забавно — когда-то это был единственный способ спасти пациента. Сейчас же приходится каждый раз делать сложный выбор между множеством доступных вариантов, вместо того, чтобы быстро выбрать один нужный.

Кардиомонитор коротко пискнул. Затем еще раз. И еще раз. Уже медленней и спокойней.

— Отлично, — резко выдохнул Уилл, не сводя взгляда с изломленной линии на экране и продолжая зачем-то методично толкаться в сердце Амелии.

— Пришли из ожогового центра!

— Что тут у вас?

Они ввалились в операционную, даже не застегнув халаты или надев защитные костюмы. Как всегда вальяжные и расслабленные — у Уильяма свело от их приторности челюсть, — специалисты ожогового центра приходили на первый этаж, когда все уже было практически сделано, чтобы вильнуть хвостом, улыбнуться и забрать несчастных доживать свои минуты под надёжным присмотром в комфорте.

— Девушка, на вид двадцать шесть лет. Обширные ожоги третьей степени. Поступила в сознании. Но теперь… — Мередит поджала губы, — сами видите.

— Спасибо за работу. Дальше мы сами.

Они оттолкнули Уильяма. Бесцеремонно. Бросив дежурное «спасибо». Впрочем, он и не ждал от них большего. Операционная выплюнула его в коридор. Покрытые сажей и кровью руки тряслись: Уильям едва мог унять этот тремор, пока стягивал измазанные перчатки. Он даже не заметил, как сбоку появилась чья-то высокая и подозрительно знакомая тень.

— Амелия?

Низкий хриплый голос мурашками пробежал по коже Уильяма, зацепился за каждый нерв и заставил медленно поднять голову. Александр стоял рядом, прижимал к груди перебинтованную гипсом руку и дрожал, как молодое тонкое деревцо под осенним ветром. Он смотрел сквозь стекло операционной, подавался вперёд и, кажется, был готов броситься на суетящихся вокруг его сестры врачей. Как будто это могло ей помочь.

— Амелия! — Александр попытался шагнуть, но вместо этого только покачнулся и едва не упал: загипсованная нога дала о себе знать, а костыль, зажатый подмышкой, обиженно рухнул на пол, будучи забытым своим владельцем.

Уилл выскочил перед ним, поддерживая и не давая ворваться в операционную. Александр Куэрво был выше его — ненамного, но все же достаточно, чтобы его взгляд мог смотреть поверх головы Уилла туда, где его сестра вскрывалась уродливыми пузырями ожогов на больничной койке. Александра дрожал: его плечи сотрясались от немых всхлипов, и он попытался снова дёрнуться, но смог только повиснуть на Уильяме — ноги расползлись, и не удержи его Уилл, вторую Александр тоже бы сломал.

— Эй-эй, погоди, — сбивчиво пробормотал Уильям, поудобней перехватывая Александра.

— Что с моей сестрой? — сиплый голос юноши с трудом слышался в шуме больничного коридора, а крик больше напоминал попытки спастись из холодных вод Атлантики: — Амелия!

— С ней все будет хорошо. Специалисты ей помогут.

Хотел бы Уилл в это и сам верить. Александр смотрел на операционную пустым взглядом. Его глаза потемнели, мокрые волосы налипли на лоб, и он открывал рот, словно кукла, которую дёргают за ниточки. Он что-то бормотал, но Уилл не слышал этих слов: он видел лишь как шевелятся губы в беззвучном потоке фраз, о смысле которых оставалось только догадываться. Пальцы с силой сжали предплечье Уилла — они дрожали так же, как и остальное тело юноши.

— А… — Александр покачнулся, осел у Уильяма в руках, отчаянно цепляясь пальцами здоровой руки за медицинский костюм, и прохрипел: — …мелия.

В этот день жизнь решила преподать урок не только Алану Маккензи. Но он хотя бы сам выбрал дисциплину.

А за Александра Куэрво все было решено намного раньше.

Глава IX. Процедура

— Мистер Маккензи…

— Можно просто Алан.

— Мистер Маккензи, скажите, гараж номер 352 на углу Запад-Север-авеню и Север-Кингсбери-стрит принадлежит вам?

— М-м-м, насколько я помню, да. Это мой гараж.

— Тогда как вы можете объяснить то, что мы нашли в нем пятьдесят килограммов кокаина?

— Пятьдесят? Не может быть. Там должно было быть семьдесят!

Александр Куэрво понял, что этот день войдёт в список худших дней его жизни, стоило только оповещателю в лифте прозвенеть, нежному голосу женщины сообщить, что он прибыл на двадцать восьмой этаж, а дверям распахнуться, открыв перед собой суетящийся юридический офис. Все предыдущие недели он провёл в больнице, пользуясь предоставленным больничным, цокая костылями по опустевшим коридорам и не отходя от безмятежно спящей сестры.