– Я хотел бы взять за основу гениальную презентацию “Стöй+Смöтри” Рамоны Ортиз, которую все мы видели недавно, – говорил со сцены Сил.
Зал, в котором проходила “Возможность Мечтать”, был полон. Дилейни села в пятом ряду ближе к левому краю, с одной стороны, надеясь, что не привлечет к себе внимания, а с другой – что не будет выглядеть отстраненной и незаинтересованной. Она заняла место для Джоан, которая появилась, когда свет уже притушили.
– Хорошо ты устроилась, – одобрила она. – Ну что, будет интересно. Ты как, нормально?
– Ажиотаж большой, – сказала Дилейни и сама удивилась, как ей в голову пришли эти слова.
– Ажиотаж большой, угу. – Джоан откинулась на спинку кресла. Потом повернулась к сидящему с другой стороны от нее молодому человеку с копной черных волос и повторила: – Ажиотаж большой!
– Ладно, хватит, – сказала Дилейни.
– Что? Я просто говорю, что ажиотаж большой.
– Хватит.
– Это просто то, что я слышала про ажиотаж. И что он большой.
Дилейни организовала все сама. Она сделала рассылку для всего кампуса, в которой хвалила выдающиеся способности Сила. А каждый раз, когда где-то возникал намек на новую идею, “совместные” проявляли живейший интерес, надеясь узнать, что это за идея, какими словами она может быть изложена, что носит человек новой идеи, как он пользуется руками и ногами и, кстати, есть ли польза от оргстеклянной сцены?
Сил был одет в небесно-голубой килт поверх чуть более бледного голубого трико, торс подчеркивали подплечники и пояс для инструментов. На шее у него дерзко болтался горчично-желтый шарф в стиле Че Гевары. Создавалось впечатление, что внимание и ответственность были для него водой и солнцем, позволяя расцвести во всей красе.
– Рамона очень хорошо объяснила, какой ущерб мы наносим планете излишними перемещениями, – говорил он, – и я хочу поблагодарить ее за то, что она заставила нас задуматься об этом.
Зрители закивали. Рамона действительно очень быстро стала легендой и членом Бригады 40. И тут Дилейни заметила Уэса. Он сидел в первом ряду. Никогда в жизни она не видела его в первых рядах.
Сил обвел аудиторию тяжелым взглядом, так что всем захотелось немножко пригнуться.
– Но кроме этого, нам стоит задуматься и об ущербе, который мы причиняем каждый день, совершая более короткие и вроде бы безобидные поездки.
– Как известно некоторым из вас, недавно группа “совместных” совершила что-то вроде
У Дилейни аж в глазах защипало.
– Во-первых, – продолжал Сил, – давайте признаем несомненную справедливость всего, на что обратила наше внимание Рамона. Авиаперелеты для избранных аморальны и не просто наносят вред планете, а воздействуют на нее самым пагубным образом. Это невозможно отрицать.
Все притихли, будучи, по-видимому, в шоке от осознания новой идеи, которую уже никто никогда не опровергнет.
– Но у воздействия две стороны. Есть воздействие, которое мы оказываем на природу каждый раз, когда покидаем свои дома, а есть воздействие этих поездок на нашу психику. Оба опасны, и обоих можно избежать. Наша группа придумала термин для этих явлений и чувств, которые мы из-за них испытываем.
На экране появились жирные белые буквы, отбрасывающие зловещую красную тень: “Тревожность Воздействия”.
– Все мы ей подвержены, – продолжал Сил. – Каждый раз, когда вы отправляетесь в новый ресторан в городе, вы совершаете бесчисленное множество преступлений против измученной жертвы – нашей природы. Потом – сам ресторан, который становится магнитом для посетителей, приезжающих туда на машинах и других транспортных средствах. Потом – еда! Сколько животных должно умереть, чтобы этот модный ресторан проработал один вечер? Сколько акров амазонских джунглей должно быть сожжено, чтобы создать пастбища для говяжьих крокетов, которые подарили вам секундное наслаждение? Сколько пестицидов внесено на пшеничные поля ради того, чтобы вы бездумно жевали хлебные палочки?
Он выдержал театральную паузу.
– И, наконец, мы оказываемся соучастниками в эксплуатации, к примеру, гватемальских производителей бананов. Согласен, бананоскам помог нам осознать это, но есть еще и сенегальские дети, делающие шоколад для вашего тирамису. И многие, многие другие. На самом деле всякий раз, покидая кампус, мы рискуем поддержать какую-нибудь бесчеловечную, архаичную и по самой своей сути насильственную практику. В кампусе мы можем проверять, что к нам привозят, что мы используем и потребляем. Но за его пределами сделать это гораздо сложнее, если не сказать больше – невозможно.
Много кивков.