Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917

Большая часть штаба в три часа утра уехала на автомобиле в штаб армии для того, чтобы восстановить контакт с соседними корпусами, не дожидаясь, пока к месту нашего нового места дислокации протянут телефонную связь. Я оставался на месте до шести часов, чтобы понаблюдать за ходом отступления. Войска отходили назад, сохраняя порядок, немцы их не преследовали. О захваченном воздушном шаре все почти забыли, но о нем вовремя, почти в последний момент вспомнил один из молодых офицеров. Многие из офицеров выражали сочувствие нашему бедному хозяину-землевладельцу. Тот решил было остаться в усадьбе, но комендант штаба полковник Лялин в жесткой форме поговорил с ним и объяснил, что, если тот останется, это будет означать, что он сторонник противника. Но хитрый поляк все равно остался в своем доме: для него это был единственный способ сохранить свою собственность. Почти все местные жители, не имевшие ценного имущества, ушли вместе с русскими солдатами. Нам предстали почти душераздирающие картины: целые семьи со всем своим небогатым скарбом, сложенным на телегах; две связанные друг с другом телеги, которые тащит одна-единственная лошадь; семья, которая ведет за собой корову; бедная семейная пара с навьюченными на спину огромными тюками нехитрого скарба. Я сфотографировал трех евреев, которые, когда их попросили остановиться, решили было, что пришел их последний час.

Почти повсюду я становился свидетелем неграмотного управления или даже полного его отсутствия. Жандармы без команды офицера почти было решили поджечь запасы сухой соломы, но в конце концов оставили ее запасы нетронутыми. Шесть огромных груд запасных частей из меди от оборудования местной фабрики, собранные с большим трудом, были оставлены противнику, поскольку никто так и не решил, кому заниматься их вывозом. Я слышал пару взрывов на железной дороге, но рельсы и даже телеграфные столбы там, где я переезжал пути, так и оставались нетронутыми, и вряд ли кто-то взял на себя труд взорвать их и после этого.

Я нагнал молодого офицера-артиллериста, и дальше мы верхом на лошадях отправились вместе; проголодавшись, мы остановились в небольшой деревне, чтобы поискать что-нибудь из еды. В небольшом домике нам принесли слабо заваренный чай, хлеб и яйца. Хозяйки, три пожилые сестры и дочь одной из них, все время плакали, напуганные скорым приходом немцев.

Потери в двух с половиной гвардейских дивизиях в боях с 18-го по 28-е число (включительно) составили:

1 августа в гвардейском корпусе все еще оставалось по 150 снарядов на полевое орудие, по 500 – на каждое 4,2-дм орудие, по 500 – на 6-дм гаубицу и по 800 – на 6-дм пушку. Остальные корпуса русской армии находились в гораздо худшем положении. Иногда и им доставались «подарки» в виде снарядов, но никто не получал их так регулярно и в таком количестве, как гвардейский корпус, шефом которого был сам инспектор артиллерии. 30 июля фланг гвардейского корпуса оказался опрокинут из-за того, что отступил его сосед, II Сибирский корпус. Командование корпуса стремилось избежать повтора подобной ситуации в будущем, поэтому в 13.00 1 августа в штаб армии была отправлена телеграмма о том, что в Х корпусе (еще одном соседе на фланге) не хватает патронов, а у артиллеристов осталось всего по два выстрела на каждое тяжелое орудие. Корпус обязательно будет опрокинут, если подвергнется атаке противника. Леш ответил в семь часов вечера телеграммой, адресованной командирам гвардейского и Х армейских корпусов: «Я вынужден просить командиров корпусов прекратить беспокоить друг друга докладами панического содержания. Ни при каких обстоятельствах корпуса не отойдут ни на пядь с занимаемых ими в настоящий момент позиций».

Тем не менее не прошло и трех часов, как в 22.00 поступил приказ уже всей 3-й армии в час ночи 2 августа начать общий отход, так как противник вклинился на правом фланге 13-й армии между позициями II и V Кавказского корпусов.

Поскольку движение войск должно было начаться в час ночи, начальник штаба приказал офицерам паковать вещи и в назначенное время быть готовыми сняться с насиженного места. Когда все мы собрались, один сообразительный молодой подпоручик заявил, что никто ничего не выиграет, если штаб выдвинется ночью. Тот согласился, и мы снова разобрали вещи и спокойно проспали до семи часов утра, после чего верхом отправились в северном направлении, в Ганск.

Та ложная тревога оказалась несчастьем для моего кавалериста-ординарца, стройного гвардейца-кирасира, который прошел со мной большую часть войны.