Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917

Поздно вечером 14 марта, когда стало очевидно, что Петроград находится в руках революционных войск, солдаты от примерно 20 воинских подразделений гарнизона обратились к председателю Военного комитета полковнику Энгельгардту с заявлением, что они не могут доверять своим офицерам, не принимавшим участия в революции. Поэтому они требуют опубликовать приказ, который разрешает выбирать офицеров в ротах, эскадронах, батареях и отдельных группах. Приказ, принятие которого потребовали делегаты, в гораздо меньшей степени касался основ воинской дисциплины, чем опубликованный позднее знаменитый приказ № 1. Он предусматривал лишь выборы младших офицеров и создание механизма контроля солдатами внутренней жизни их подразделений.

Полковник Энгельгардт доложил о происшествии Временному комитету Думы, все члены которого, включая А.И. Гучкова, категорически высказались против такого приказа, так как считали, что подобные вопросы не должны решаться в спешке.

Через некоторое время к полковнику Энгельгардту обратился один из членов Совета рабочих и солдатских депутатов в солдатской форме (с ним полковник не был знаком лично) и предложил ему как председателю Думского комитета принять участие в работе над приказом, который регулировал бы на новой основе взаимоотношения офицеров и солдат.

В ответ на сообщение полковника Энгельгардта, что Временный комитет Думы считает создание такого приказа преждевременным, член Совета вышел со словами: «Тем лучше. Мы напишем его сами».

Министр В. Львов, депутат Думы и обер-прокурор Синода, заявил, что 15 марта он находился в здании Думы в одном помещении с Гучковым, Милюковым и Керенским, когда вошел член Совета рабочих Соколов и показал приказ № 1. Соколов попросил, чтобы приказ распространили среди членов правительства. Гучков просмотрел приказ и заметил: «Пока я жив, это не подпишу», после чего вышел из комнаты. Милюков выразил такое же мнение и добавил: «Если вы желаете это распространить, то сделайте это сами». Львов выразил жесткий протест. Керенский хотел остановить его и вышел с Соколовым в другую комнату, чтобы попытаться смягчить эффект от резкого выступления Львова.

Эти два свидетельства из разных источников продемонстрировали, как солдаты, не удовлетворенные ответом Думского комитета, обратились в Совет, представители экстремистского крыла которого при отсутствии членов исполнительного комитета, которые тогда находились на консультации в Думском комитете, с точностью выполнили требования солдат.

Приказ не только исключал возвращение солдат петроградского гарнизона к дисциплине и исполнению своих служебных обязанностей, но после того, как документ был размножен в миллионах копий, стал своего рода индульгенцией, оправданием трусости и анархии во всех армиях на фронте.

Во время моего очередного визита в Думу 15 марта я заметил, что все офицеры находятся в подавленном настроении. Они жаловались на то, что невозможность для людей чести сразу же выступить вместе с солдатами, затем задержка в Думском комитете с принятием решения относительно статуса офицеров, а потом и принятие пресловутого приказа № 1 сделало их положение невыносимым.

Я на минутку встретился с Родзянко и высказал ему свои опасения в том, что события принимают такой оборот, что ставят под сомнение возможность продолжения войны. Он ответил: «Мой дорогой Нокс, вам не следует волноваться. Все идет нормально. Россия – большая страна, она может одновременно выдержать и войну, и революцию».

Было точно сказано, что Россия большая и неповоротливая страна, и это только усугубляло положение. В Петрограде располагалось около 219 тыс. фабричных рабочих и примерно 115 тыс. взбунтовавшихся солдат, а всякого рода «интернационалисты» всеми путями день и ночь пытались поджечь этот горючий материал. В то же время массы народа в деревнях были абсолютно нечувствительны к этому.

Распространялись листовки, где призывали к убийству офицеров. Вечером 15 марта дальнейшие перспективы представлялись в самых черных цветах.

Родзянко ожидал, что император подпишет манифест, гарантирующий конституцию и право Думы избирать правительство во главе с князем Львовым. Министром иностранных дел становился профессор Милюков, а министром юстиции – Керенский. Великие князья Михаил и Кирилл уже поставили свои подписи под манифестом. Тут вмешался исполнительный комитет Совета, и примерно в три часа дня 15 марта Думский комитет вынудили согласиться с решением, согласно которому император должен был отречься от престола, а великий князь Михаил становился регентом при царевиче.

В Псков отправилась делегация октябристов в составе Гучкова и Шульгина, где они должны были сообщить это решение императору. Император отрекся от престола в пользу своего брата великого князя Михаила и за себя, и за царевича, так как считал решение обязательным и для себя, и для сына. Князь Львов назначался председателем Совета министров, а великий князь Николай Николаевич – главнокомандующим.