Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917

Я взял автомобиль посла и поехал в штаб-квартиру большевиков в Смольный институт. Это огромное здание, где в прошлом обучались дочери русской знати, теперь полно разными отбросами из числа революционеров. Часовые и кто-то еще пытались отогнать меня, но наконец мне удалось дойти до третьего этажа, где я увидел секретаря Военно-революционного комитета и потребовал у него, чтобы женщин немедленно освободили. Он попытался тянуть время, но я заявил ему, что, если женщин не освободят сейчас же, я сумею настроить общественное мнение в цивилизованных странах против большевиков и всего того, что они совершили. Он пытался меня успокоить и просил говорить не на русском языке, а по-французски, так как приемная переполнена и мы привлекаем ненужное внимание. Сам он прекрасно говорил по-французски и, безусловно, был культурным и образованным человеком. Наконец после двух визитов в соседнюю комнату, где, по его словам, заседал Совет, он вернулся и объявил, что приказ об освобождении будет подписан немедленно.

Я поехал с офицерами в казармы гренадерского полка и сразу же отправился в полковой комитет. Комиссар, импульсивный человек семитской наружности, отказывался освободить женщин без письменного приказа на том основании, что «они сопротивлялись во дворце до последнего, отчаянно отбиваясь бомбами и револьверами». Он сообщил, что теперь женщин содержат под охраной отдельно от солдат. Их не трогают, и они находятся в абсолютной безопасности. Он отказался позволить мне увидеться с ними, несмотря на то что я дважды об этом просил. Сцена была необычной. Офицеры переговаривались по-французски, который комиссар, скорее всего, понимал. Они просили меня не доверять ни одному его слову. Еще примерно полдюжины солдат из полкового комитета, не питавшие к нам никакой злобы, хранившие абсолютную невозмутимость и воздерживавшиеся от участия в споре, сам комиссар, представитель расы, веками подвергавшейся угнетению, но теперь державшей в своих руках все козыри, не заносчивый, но решительный. Мы попытались позвонить в Смольный, чтобы там подтвердили, отправили ли курьером приказ, но не смогли получить ответа. Я вернулся в посольство, откуда дозвонился в Совет, и мне сказали, что приказ об освобождении женщин уже отправлен специальным курьером.

В этом случае большевики оказались верны своему слову. Приказ прибыл в полк вскоре после моего отъезда, и женщин в сопровождении большого конвоя отвели на Финляндский вокзал, где в девять вечера их посадили в поезд на Левашово, место дислокации женского батальона. Насколько можно было судить, после того как их избивали и оскорбляли в казармах Павловского полка и по дороге в гренадерский полк, их уже больше никто не трогал. Однако от солдат-мужчин их отделяла всего лишь перегородка, сделанная из кроватей, и мерзавцы из солдатни выкрикивали в их адрес такие угрозы, что заставляли их трепетать от страха в ожидании того, что может случиться ночью.

Вечером 11 ноября в посольство приходила делегация из четырех женщин, чтобы поблагодарить меня за помощь. Они спрашивали, возможен ли их перевод на службу в британскую армию, так как они больше ничего не могли сделать для того, чтобы помочь России. Я сказал, что в Англии женщинам не разрешают воевать и что там будут недовольны, если на фронт отправятся их русские сестры. После того как они вышли, я дал выход своим чувствам, отыгравшись на офицерах, которые сопровождали этих женщин. Я заявил им, что ни одна нация, кроме русских, никогда не позволяла женщинам воевать и, конечно, британская нация никогда не допустит этого.

Героический подвиг тех женщин никак не подействовал на мужчин, которые, похоже, не знали стыда. Их оскорбляли солдаты при каждом визите в Петроград, после чего добросердечные женщины добывали для них гражданскую одежду, чтобы они могли незаметно добраться до своих домов.

Я получил множество писем с благодарностью за свой визит в Смольный от кавалеров Георгиевского креста, от отдела цензуры, от Всероссийского женского союза.

Ночью 7 ноября бедный князь Туманов, помощник военного министра и честнейший из солдат, вернувшихся с фронта после революции, был цинично умерщвлен матросами. Он был арестован и препровожден в казармы Кексгольмского полка, однако группа матросов потребовала выдать Туманова якобы для того, чтобы отконвоировать его в главное караульное помещение, туда, где держали большинство задержанных. Не успел он выйти на улицу, как один из них нанес ему удар прикладом винтовки сзади, а остальные докололи полковника штыками на земле, а затем бросили тело в реку Мойку. Правду говорят, что русские матросы за восемь месяцев после революции убили больше русских офицеров, чем за предыдущие три с половиной года войны они убили немецких офицеров.

Военно-революционный комитет продолжил политику разложения армии. 8 ноября он отправил всем фронтам телеграмму следующего содержания: