Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917

Иностранные представители оказались бессильны что-либо предпринять. Мой французский коллега, который понимал кое-что из идей Троцкого, после общения с французским социалистом Садулем, полагал, что мы должны оставаться в России и поддерживать связь с патриотическими силами для того, чтобы «раздражать большевиков». Генерал Джадсон был потрясен непостоянством своего соотечественника полковника Робинса, который прибыл в Россию всего несколько недель назад на должность заместителя главы американской миссии Красного Креста. Тот считал, что большевики должны находиться в досягаемости для здорового влияния на них, потому что, когда они поймут, что мир с Германией на приемлемых условиях невозможен, они обратятся к союзникам за помощью в продолжении войны. 1 декабря он лично навестил Троцкого и был польщен благожелательностью приема.

Я не верил во власть Украинской Рады или других организаций России в смысле их способности заставить солдат продолжить войну против стран центральной оси. Поэтому мне представлялось бесполезным поддерживать такие организации, не обладающие реальной властью. Кроме того, мне казалось, что с нашей стороны было бы по меньшей мере безнравственным входить в контакт с этими организациями, которые напрямую выступали против правительства, так как это означало, что мы поддерживаем их на дипломатическом уровне. С другой стороны, я не верил в возможность или желание со стороны большевистского правительства продолжать войну. Ничего больше нельзя было ждать и от офицерского корпуса, который тоже оказался бессилен. Оказалось бы бесполезным и жестоко упрекать офицерство в предательстве со стороны России и попытаться «получить с паршивой овцы хоть клок шерсти». Существовала и опасность, что после войны наши отношения с Россией будут омрачены воспоминаниями о нынешнем черством к ней отношении. Таким образом, звучали аргументы, призывавшие, по мере возможности, творить добро, а затем покинуть Россию, предварительно оставив русскому народу доброжелательную ноту, где он освобождался бы от всех обещаний, сделанных от его имени 5 сентября 1914 г. императорским правительством.

У Троцкого, самого энергичного члена большевистского правительства, не имелось причин любить англичан. Во время войны он был арестован как вражеский агент и провел какое-то время в лагере для интернированных лиц в канадском Галифаксе. Его освободили и позволили вернуться в Россию только по личной просьбе Керенского. Поэтому он бушевал и угрожал.

Среда, 28 ноября 1917 г.

Троцкий объявил французскому офицеру, что он жаловался на посла не за курс в отношениях, взятый нашим правительством, а за то, что, по его сведениям, он поддерживает постоянную связь с Калединым[87].

Он говорил, что вообще-то должен был даже арестовать его! Если союзники разорвут с большевиками отношения, он намерен оставить некоторых из нас здесь в качестве заложников. Он заявил Вудхаузу (британский генеральный консул в Петрограде), что не позволит никому из англичан покинуть территорию России до тех пор, пока не освободят интернированных в Великобритании русских пацифистов Чичерина и Петрова. Вудхауз в ответ заметил, что на территории Англии находится 20 тыс. российских граждан, в то время как в России – всего 2 тыс. англичан.

Посол сохранял невозмутимость.

Суббота, 1 декабря 1917 г.

Из Архангельска прибыл малыш Проктор, пребывающий почти в панике. Он заявил, что посол с семьей, а также все британские граждане должны немедленно через Берген отправиться домой, а само посольство следует перевести в Архангельск, чтобы люди не попали в резню, которая вскоре разразится в Петрограде, после того как северные армии войдут сюда грабить и убивать. Я сообщил об этих мыслях послу, но старик ответил, что не желает видеть Проктора, что тот надоел, так как постоянно твердит, что послу вот-вот перережут глотку: что будет, то будет, и будет конец и этому!

Сегодня днем в половине второго встречался с Марушевским, когда вошел секретарь и сообщил, что у телеграфиста есть для него какая-то секретная информация. Марушевский вышел и через некоторое время вернулся с вытянувшимся лицом. Он рассказал, что Духонина и его окружение прошлой ночью арестовали. Он попытался уехать на юг, но слишком долго раздумывал.