«Вместо чудес или дара пророчества»: миссионерская стратегия иезуитов в Азии в XVI веке

Религиозная обстановка в Японии XVI в., была неоднозначна для начала миссионерской деятельности европейцев. К моменту прибытия португальцев (1543) здесь установился религиозный синкретизм, объединявший элементы синтоизма, конфуцианства, даосизма и буддизма[198]. Влияние буддизма особенно сильно ощущалось в политической и внешнеэкономической жизни страны[199]. Тем самым, наличие религиозного синкретизма облегчало иезуитам процесс интеграции христианства в религиозный мир Японии, создавая благоприятные условия для начала миссионерской деятельности. С другой стороны, появление европейских миссионеров, претендовавших на социально– политическую нишу занятую буддистскими монахами, вело к неизбежному конфликту между иезуитами и буддистским духовенством.

При помощи Андзиро, Ксавье удалось добиться благосклонности даймё Кагосима Симадзу Такахиса и получить разрешение проповедовать в его владениях. Однако, использование заранее приготовленного катехизиса на японском языке[200] вызвало неожиданные сложности: неудовлетворительным оказался перевод христианской терминологии, особенно такого основополагающего понятия как Бог. Первоначальное использование иезуитами буддийского термина Дайнити, обозначающего Будду Махавайрочану[201] привело к тому, что христианские проповеди приобрели необычно высокую популярность среди буддистского духовенства группы монастырей Сингон, которые полагали, что иезуиты проповедуют тоже течение буддизма[202]. По свидетельству иезуита Луиша Фройша (1532–1597) послушав европейских миссионеров бонзы этой секты «говорили, что Бог, которого мы проповедовали, и Дайнити, которому они поклонялись, – одно и то же, и что нет между ними разницы, кроме как в словах»[203]. Со своей стороны, Ксавье начал задумываться о том, что бонзы, возможно, разделяют его христианские убеждения. В 1551 г. этот вопрос стал настолько острым, что миссионер провел опрос буддистских монахов, дабы выявить их знания и веру в основные постулаты христианства. Получив негативный результат, Ксавье сразу же отказался от термина Дайнити, введя взамен латинское слово Deus. Но и это помогло лишь отчасти. Произносимое японцами как дэусо, оно было созвучно словосочетанию дай усо, «великая ложь», что и было подмечено, и впоследствии активно использовалось буддийскими монахами[204].

Проблему перевода удалось разрешить в 1555 г., когда иезуиты под руководством отца Балтазара Гаго (1515–1583) провели реформу своей терминологии, по которой основополагающие понятия христианской религии, звучащие на латинском и португальском языках, адаптировались к японскому произношению и обозначались на письме латиницей. Например, слово “padre” (порт. – священник) заменялось на “patere”; португальское название рождества “Natal” трансформировалось в “Nataru”; для латинского слова “ecclesia” (церковь) – “yequerejia”[205].

Не смотря на сложности языкового барьера, Ксавье и его помощники были полны оптимизма в отношении своей миссии в связи с общим благоприятным впечатлением, которое произвели на них японцы. «Люди, с которыми нам пришлось общаться, – писал Ксавье, – лучшие из уже открытых нами; и кажется мне, что среди язычников, нет ни одного народа, обладающего преимуществом перед японцами…»[206]. В том же духе, писал иезуит К. ди Торрес: «Эти японцы более готовы перейти в нашу святую веру, чем все другие народы мира. Они настолько благоразумны, насколько это, возможно, представить. Они руководствуются благоразумием настолько же, или даже больше, чем испанцы»[207]. Большое впечатление на миссионеров оказал и высокий уровень образованности японцев. «Очень многие японцы, – писал пораженный Ксавье,– – умеют читать и писать, что послужит большим подспорьем в деле распространения слова Божья и ускорит заучивание молитв»[208].

Высоко оценивая «благоразумность японцев», их склонность к рациональному мышлению и приверженностью логическим обоснованиям, первые иезуиты сделали открытую полемику основой пропаганды христианства в Японии[209]. В ходе дискуссий иезуиты тщательно разъясняли основные отличия христианства от местных верований. Используя приемы риторики, они приводили логические обоснования истинности христианских концепций. Ксавье часто упоминает о применении данного метода в своих письмах: «мы были полностью заняты либо проповедью, либо ответами на многочисленные вопросы. Помимо людей разных сословий: дворян и простолюдинов, на наших проповедях часто присутствовали бонзы. Дом всегда был полон людьми – иногда их собиралось так много, что всем не хватало места.… После многодневных диспутов и наших ответов на вопросы, они, в конце концов, начали примыкать к нашей вере…»[210].