Вместо громких слов

– Неудачный раствор для обеззараживания стен и полов. Мне его просто впарила одна фирма как открытие. Может, и на самом деле все убивает, но пол остается скользким и липким по нескольку часов. Короче, я на нем и лежу. Боюсь даже посмотреть, что с ногой. Боль страшная.

– А «Скорую» вызвала? Я тут вряд ли помогу. Нужен специалист.

– Нет. Категорически. Они же как раз и разносят заразу.

– Они практически в скафандрах.

– Нет, Арина. Я никого не пускаю. Зараза везде. В том числе на скафандрах. Это они себя защищают. Кстати, ты делала тест на ковид?

– Да, с мамой. Ей нужно проверяться.

– Я так и думала. И в этом дело. Мне кажется, только ты могла бы мне помочь. Но если нет, обойдусь, как всегда. Я привыкла возрождаться из пепла.

Я подумала о том, что Тоня нашла фразу для сегодняшнего прямого эфира. А это значит, что точно не перелом. С переломом люди воют и стонут, особенно если у них низкий порог боли. А Тоня всех убедила, что она вообще состоит только из оголенных нервов. Но как бы там ни было, одинокая соседка обратилась ко мне за помощью. Надо идти.

К моем приходу Тоня справилась со своими запорами на решетках и входной двери. Когда я вошла, она сидела у порога прихожей на своем липко-стерильном полу и требовательно смотрела на меня глазами цвета льда в сумерках. Она была без маски, вялый рот страдальчески морщился, открывая здоровые и вполне хищные зубы.

Тут не нужен был великий специалист, чтобы определить: речь о небольшом растяжении. Моя мама с ее ослабленными мышцами и хрупкими суставами постоянно что-то растягивает. Сама спокойно затягивает больное место эластичным бинтом и продолжает хлопотать по дому и даже выходит в магазин. Так мама же не особо редкая моральная мученица. Она вообще не мученица. Она живет и благодарит судьбу за каждую подаренную минуту.

То, что у обычных людей называется домашней аптечкой, у Тони было складом с большим количеством полок, шкафчиков и сумок-холодильников для некоторых препаратов. Под ее руководством мне удалось найти какие-то настои, примочки, капли, таблетки и бинт (только он и был нужен, я в этом уверена). После перевязки я дотащила Тоню в ее уютную кухню, устроила на диванчике со множеством мягких подушек разного цвета и размера. Сварила ей кофе, разогрела еду. Нетерпеливо посмотрела на часы и сказала, ни разу не присев:

– Так я побежала? У меня еще столько всяких дел.

– Ариночка, – выдохнула расслабленно Тоня, – останься еще на пять минут. Налей себе кофе, попробуй этот салат, он очень полезный. Просто посиди со мной, ты первый человек, которого я пустила в свое одиночество за последний год. В свое тягостное, мучительное одиночество.

Мучительное одиночество – это, конечно, не банальное растяжение. Мы обе поняли, что меня повязали гуманитарными обязательствами. Человек, который может облегчить боль одной страдающей души, но отказывается это сделать, конечно, бревно. И не стоило приходить с такой формальной помощью. Я налила себе кофе, села на стул. И – убейте меня, – но ни тогда, ни сейчас не понимаю, почему боль других душ, включая мою и моих несчастных животных, к которым я сегодня не доеду, настолько менее важна, чем муки Тони в этой вполне комфортно и довольно дорого обустроенной квартире.

Тоня порозовела и с загадочной улыбкой достала из резного бара за диваном бутылку очень хорошего коньяка.

– Давай за встречу, Арина. За твою помощь и поддержку.

Тоня была образованным и информированным человеком. С ней можно было бы говорить на любые темы не без удовольствия, если бы не мой секундомер в голове, который отсчитывал потерянные минуты. И если бы Тоня не была так навязчиво, почти параноидально последовательна в изложении и продавливании своих железобетонных принципов, которые мне вообще временами казались дикими.

Она очень мило задавала вопросы о моей жизни, проблемах, но не было сомнений в том, что это ложно понятая любезность, когда нечуткий человек не понимает, что собеседник не хочет выдавать то, что ему важно, за чаевые барской любезности. А я в одной паузе задала вопрос, который меня на самом деле занимал:

– Тоня, у тебя ведь есть дочь. Точно знаю, не раз встречала вас вместе. Кажется, ее зовут Аня. Она в Москве?

– Да, – сухо ответила Тоня. – Аня в Москве. У нее квартира в нашем же районе. Но мы не виделись уже год.

– А почему вы не встречаетесь? Если не секрет, конечно.

– У меня нет секретов. Ты же знаешь, что я практически не выхожу из дома во время пандемии. А дочка… Она бы, конечно, ездила ко мне, как раньше: ей постоянно не хватает то денег, то продуктов, то еще чего-то. Но я не могу сейчас этого позволить. Многие считают Аню добрым человеком, но не по отношению ко мне. Она прекрасно знает, насколько я восприимчива к любой инфекции, какая грозная обстановка сейчас, к каким страшным последствиям все это может привести такого ранимого человека, как я. Но она даже ради матери не может оставить на время свое странное занятие. Что-то вроде полета бабочки на огоонь. Но она сильная и здоровая, у нее много шансов уцелеть. Но их нет у меня. Короче, Аня сделала свой выбор.