Вне игры

От неожиданности я ахаю, и Любимов тут же этим пользуется: его язык проникает в мой рот, нежно трется им сначала о мой язык, а потом в мимолетной ласке касается нёба. Ни доли сомнения, ни секунды заминки… Никита целует меня так, будто мы с ним тысячу раз делали это прежде, словно этот момент для нас обоих был логическим завершением того, что началось там, на заднем дворе дома, во время юбилея отца. Может быть, еще раньше – когда наши глаза впервые встретились на вечеринке «Кометы».

Мне даже не приходит в голову сопротивляться: вместо того чтобы напрячься, в крепких руках Никиты я расслабляюсь, позволяя потоку чувств подхватить меня и нести вперед. Туда, где я сгораю в пламени, которое обволакивает мое тело, не пропуская ни единой клеточки, так что в какой-то миг я почти уверена, что в конце этого безумия превращусь в пепел.

Наконец Никита поднимает голову. Я смотрю на него, испуганная и очарованная одновременно, не понимая, что делать и что говорить, как справиться с этим жарким огнем, бушующим в теле, и сладкой тяжестью, сосредоточившейся в груди.

– Все плохо, Рита. – Одна-единственная фраза и отрывистый вздох. Никита выглядит по-настоящему расстроенным.

– П-плохо? – заикаясь от волнения, повторяю я, как болванчик. Мне показалось, что это был потрясающий поцелуй. Лучший в моей жизни.

– Очень, – подтверждает он, делая шаг назад, засовывая руки в карманы, словно больше не хочет меня касаться. Лицо его становится суровым и мрачным, что совсем ему несвойственно.

– Почему? – спрашиваю я, неловко облизывая кончиком языка губы, на которых все еще сохранился его вкус.

– Потому что мне понравилось. И я хочу еще, – отвечает он, прямо и как-то даже нагло глядя мне в глаза, словно испытывая на прочность. – Это не входило в планы.

Он прав. Поцелуи не входили в наши планы. Да господи, если подумать, то в мои планы не входила ни одна из встреч, которые произошли после юбилея отца.

Мне вдруг становится не по себе – будто только сейчас до меня начинает доходить изнанка этого невинного на первый взгляд розыгрыша, который мы устроили для родителей.

– Ничего. Это… – В инстинктивном защитном жесте я обхватываю себя руками. – Это просто поцелуй. Ничего страшного не произошло.

Я произношу это почти небрежно, будто мне действительно все равно. Но сама чувствую фальшь. То, что произошло, – непросто и по-настоящему страшно. Никита сказал, что хочет еще. Я ведь тоже. Одного поцелуя мне недостаточно. Было бы проще, если бы его не было вовсе. Тогда я смогла бы удержаться на расстоянии от него, а как это делать теперь, когда я знаю, каково это – быть объектом его ласки, его нежности и страсти?

Наверное, впервые за все время нашего с ним знакомства я начинаю бояться. Неделю назад в груди было просто пусто. А теперь там страх. Никита меня пугает. Не тем, что он может причинить мне физическую боль. Нет, этого я не боюсь. То, что он одним-единственным поцелуем поднял в моем сердце, куда опаснее.

Но… Разве я не устала бояться?

Будем честны, после истории с Владом я сознательно законсервировала свои чувства. Спрятала свою женственность. Забросила свои мечты. Жила ли я эти два года? Скорее существовала. Делала то, что ждали от меня отец, друзья, общество, но когда я в последний раз чувствовала, что счастлива? Когда в последний раз эмоции бурлили у меня в груди? Когда сердце перехватывало от бесшабашного веселья? Когда?.. Когда?..

А потом в мою скучную серость ворвался Никита. Нагло, дерзко, самоуверенно, с диким предложением, на которое я должна была ответить однозначным отказом. Он закружил меня в водовороте событий, ощущений, эмоций. И вместе с ним в мою жизнь вернулись сомнения, волнения, острота и яркость. И хотя, что скрывать, мне страшно, еще страшнее упустить этот момент, когда ко мне начал возвращаться вкус к жизни. Настоящей жизни, а не картонной пародии, в декорациях которой я провела два пугающе долгих года.

Никита открыл мне глаза на то, как глупо было отгораживаться от мира и людей. С ним я научилась не думать. Не просчитывать наперед каждый шаг и каждое движение, которые могут быть расценены двусмысленно. Не загоняться, как будут восприняты мои слова. Просто быть самой собой. Ходить на вечеринки. Танцевать. Выпивать. Делать то, что должна делать девчонка в моем возрасте.

– Моя мама приглашает тебя на обед в субботу, – говорит Любимов, прерывая затянувшееся молчание. – То есть нас.

– Это тоже плохо? – уточняю иронично, раззадоренная его недовольным тоном и хмурым лицом.

– Это ожидаемо. – Он пожимает плечами, будто бы ничуть не обиженный моим вопросом. – И мама, и отец задают вопросы о… нас. Если ты свободна, я скажу ей, что мы будем.

Он говорит так, как будто ему все равно. Как будто он уже поставил крест на нас. Как будто поцелуй заставил его пересмотреть все…

– Я смогу после двух. У меня утром пары, – произношу сухо, потому что горло перехватывает внезапной судорогой.

– Хорошо. Тогда я заеду за тобой в университет?