Вне рутины

— Да она вовсе и не выясняетъ. Она просто хочетъ вамъ противорчить во имя шутки. А шутка ея выходитъ какая-то злая. Все это вздоръ. Она ужасно любитъ природу и когда мы жили разъ въ Любани, на дач, - тоже въ глуши — я помню, какъ она восхищалась заходящимъ солнцемъ, какъ восторгалась лужайками, опушками лса! У тебя, кажется, даже есть наброски тамошнихъ пейзажей? — обратилась Манефа Мартыновна къ дочери.

— Что вы, что вы! Я тогда и живописи-то еще не училась, — отвчала Соняша. — Вы разв сынъ дьячка? — спросила она Іерихонскаго.

— Сынъ дьячка. И вообразите, выбрался на дорогу и достигъ степеней извстныхъ безъ посторонней помощи. Отецъ мой посл семинаріи далъ мн на дорогу въ Петербургъ для высшаго образованія, какъ сейчасъ помню, всего пять рублей… Только пять рублей… Пришлось бдствовать, выбиваться…

— Это похвально, это длаетъ вамъ честь, — похвалила его Манефа Мартыновна.

Іерихонскій просіялъ и поклонился, пригнувъ голову на бокъ.

— И выбился-съ, — продолжалъ онъ. — Выбился и вотъ теперь, благодаря Бога и моего государя, имю высшій чинъ, пріятную перспективу на пенсію, изукрашенъ знаками отличія, достигъ извстнаго положенія и уваженія.

— Какъ вы любите хвастаться! — тихо сказала Соняша, смотря на Іерихонскаго смющимися глазами.

— А отчего-же и не похвастаться, глубокоуважаемая Софья Николаевна, если я все это пріобрлъ прилежаніемъ, аккуратностью и неустанными трудами? — отвчалъ онъ. — Всмъ этимъ я горжусь. Горжусь достаткомъ, горжусь своимъ домомъ, который у меня, можно сказать, чаша полная.

— Ну, ужъ тогда разсказывайте, сколько у васъ шубъ, сколько у васъ въ дом посуды мдной, сколько серебряныхъ ложекъ, — насмшливо сказала Соняша.

— Отчего-же-съ? И про это могу сообщить. Мн это даже въ нкоторыхъ цляхъ надо. Надо для того, чтобы вы знали, съ какимъ человкомъ вы познакомились. Хе-хе-хе… Не смйтесь, не смйтесь, многоуважаемая, — предостерегъ Соняшу Іерихонскій. — По рутин обыкновенно не принято какъ-то объ этомъ говорить, но я человкъ вн рутины и хочу вамъ обрисовать себя. Вы спрашиваете, сколько у меня шубъ? Извольте. Шубъ у меня три: енотовая, на собольихъ лапкахъ пальто съ бобровымъ воротникомъ и имется шинель, стеганная на атлас и пуху и тоже съ бобромъ.

— Бросьте, мосье Іерихонскій, бросьте! Вдь я пошутила, — засмялась Соняша и замахала руками.

— Зачмъ-же бросать, если ужъ я началъ! — не останавливался Іерихонскій. — Кром того, у меня имется прекрасная ротонда, крытая бархатомъ и на куньемъ мху съ куньимъ воротникомъ. Эта ротонда покойницы жены стоитъ около пятисотъ рублей, тщательно сохранялась и будетъ преподнесена той избранниц, которая согласится принять мое сердце и протянуть мн руку для прохожденія вмст со мной дальнйшаго жизненнаго пути.

— Интересно, очень интересно… — иронизировала Соняша.

— Смйтесь, смйтесь, но я все-таки выскажу все до конца, — тоже улыбаясь, продолжалъ Іерихонскій… — Я даже радъ, что вы сами упомянули объ этомъ предмет. Говорить, досточтимая Манефа Мартыновна?

— Да, конечно-же говорите, Антіохъ Захарычъ. Вдь это семейный разговоръ. Я люблю такіе разговоры.

— Есть у меня, кром того, браслетъ съ брилліантами и брошка съ брилліантами, которые я наслдовалъ отъ покойной жены. И они поступятъ въ достояніе будущей моей подруги. Есть золотые дамскіе часы. Они ждутъ того-же предназначенія. Затмъ, мдной посудой у меня заставлена вся кухня, а что до столоваго серебра, то его имется у меня на восемнадцать персонъ. Это все посл покойницы жены, которая была у меня купеческаго рода.

— Можетъ быть платья остались посл покойницы жены? — не унималась Соняша. — Перечислите и ихъ.

— Остались. И очень хорошія, дорогія платья. Есть даже матерія въ кускахъ, — отвчалъ Іерихонскій, сдлалъ послдній глотокъ чая изъ стакана и поднялся изъ-за стола. — Не смю утруждать васъ больше своимъ присутствіемъ. Позвольте поблагодарить васъ за радушный пріемъ и угощеніе и раскланяться. Мое почтеніе.

— Посидите еще, Антіохъ Захарычъ… — начала было Мапефа Мартыновна.

— Нтъ-съ, пора. Хорошенькаго по немножку. Да надо будетъ просмотрть еще къ завтрему кое-какія дловыя бумаги. Есть пословица: гуляй, двушка, гуляй, да дла не забывай. Будьте здоровы.

Онъ подошелъ къ Манеф Мартыновн и поцловалъ у ней руку, приблизился къ Соняш, и когда та подала ему руку, спросилъ:

— Удостоите по примру мамаши?

— Да ужъ цлуйте, — отвчала Соняша и Іерихонскій взасосъ чмокнулъ ея руку.

XIV

Когда Іерихонскій удалился отъ Заборовыхъ, Соняша разразилась громкимъ смхомъ.

— Вотъ дуракъ-то! — кричала она, козой бгая по комнатамъ, держась за бока и продолжая хохотать, хотя въ смх ея звучало что-то неестественное. Мать смотрла на нее и покачивала головой.

— Ужасно твое съ нимъ обращеніе! Прямо ужасное обращеніе! — сказала она.