Вне рутины

Дале Іерихонскій перевелъ Манефу Мартыновну въ столовую. Въ столовой уже былъ накрытъ столъ для чаепитія, стояли закуски и цлая батарея бутылокъ, окруженная блюдечками съ вареньемъ, по самовара еще не было. Эта комната ничмъ особеннымъ не отличалась, кром того, что на буфет стояли четыре самовара разныхъ калибровъ.

— Тоже приданое покойной жены, — отрекомендовалъ онъ. — Желаете кухню посмотрть?

— Да отчего-же… Я все любуюсь, въ какомъ у васъ все порядк, - отвчала Манефа Мартыновна. — Вдь вотъ вы и вдовый человкъ, большой чиновникъ, кажись, вамъ должно-бы ужъ быть и не до этого…

— А я люблю-съ. Я все самъ… Даже провизію иногда закупаю самъ.

— Удивительно! — шептала Манефа Мартыновна.

Была показана и кухня. Въ кухн на полкахъ горло жаромъ много хорошо вычищенной мдной посуды, высились кофейная мельница, ступка и большой рыбный котелъ.

Въ кухн встртили ихъ кухарка Дарья и ея сожитель Семенъ, косматый, красноносый сдой бакенбардистъ въ черномъ сюртук и нитяныхъ перчаткахъ, находящійся при Іерихонскомъ въ качеств лакея.

— Здравствуйте, барынька Манефа Мартыновна, — заговорила Дарья. — Наконецъ-то дождались мы васъ, матушка. А генералъ нашъ то и дло…

Но тутъ Іерихонскій бросилъ на нее строгій взглядъ, сдлавъ жестъ, и она замолчала.

— Прикажете самоваръ подавать, ваше превосходительство? — спросилъ Семенъ, когда они уходили изъ кухни.

— Подавай. Теперь можешь.

Но передъ тмъ чтобы вести Манефу Мартыновпу въ столовую, Іерихонскій привелъ ее еще въ комнату и сказалъ:

— А вотъ тутъ у меня прислуга.

На самомъ дл прежде всего бросился здсь въ глаза большой столъ, а на немъ цлый рядъ деревянныхъ колодокъ съ надтыми на нихъ ярко начищенными сапогами Іерихонскаго и затмъ до десятка разныхъ птицъ въ клткахъ.

— Здсь у меня чижи, соловьи и синицы, — сказалъ Іерихонскій. — Здсь у меня и канарейки выводятъ своихъ птенцовъ. Два кенора висятъ въ клткахъ въ столовой, а тутъ семьи. Очень ужъ сорятъ въ чистыхъ комнатахъ, такъ здсь держу. Люблю сихъ пернатыхъ и по утрамъ всегда удляю имъ свой досугъ, — произнесъ онъ съ чувствомъ. — Съ ногтей юности люблю птицъ.

Покончивъ осмотръ квартиры, они уже сидли въ столовой около самовара.

ХХ

— Вотъ какъ живетъ скромный вдовецъ, представшій нын на судъ передъ вашей милйшей дочкой Софьей Николаевной! — произнесъ Іерихонскій посл того, когда уже налилъ чаю Манеф Мартыновн и предложилъ ей трехъ сортовъ варенья и разнаго печенья. — Предсталъ на судъ и съ нетерпніемъ ждетъ своей участи, — прибавилъ онъ, отхлебнулъ изъ своего стакана ложечку чая и спросилъ: — Когда-же, глубокочтимая Манефа Мартыновна, когда-же?.. Когда разршатъ мн выслушать мой приговоръ?

Онъ пристально посмотрлъ на нее сквозь золотые очки.

— Теперь ужъ скоро, Антіохъ Захарычъ, скоро, — отвчала она. — Я ужъ подготовила Соняшу. Мн кажется, завтра вечеромъ мы пришлемъ вамъ извщеніе, когда и въ какой часъ вамъ пожаловать къ намъ.

— О, давай Богъ! — вздохнулъ Іерихонскій и опять задалъ вопросъ:- Могу я узнать — отвта на мое предложеніе можно будетъ ожидать въ благопріятномъ смысл?

— Вотъ видите-ли… Кажется, Соняша предъявитъ вамъ кое-какія свои требованія, и если вы будете согласны принять ихъ, то и она…

— Понимаю-съ, понимаю-съ! И даже знаю, что колеблетъ Софью Николаевну! — воскликнулъ Іерихонскій. — Скушайте, многоуважаемая, вотъ этотъ кусочекъ, это ромная баба, — перебилъ онъ себя, подставляя Манеф Мартыновн тарелочку съ печеньемъ, и продолжалъ:- Отлично понимаю, что ее заставляетъ задумываться. Я вдь изрядно пожилъ на свт, догадываюсь и иду навстрчу, чтобы разсять недоразумнія. Мы живемъ на одной лстниц… Тутъ слухи, неизбжныя сплетни… Очевидно дло идетъ о повивальной бабк Розаліи Сброжской? — сказалъ онъ, понизивъ голосъ.

Манефа Мартыновна вспыхнула.

— То-есть какъ это о повивальной бабк? Не понимаю я, о какой повивальной бабк вы говорите, — произнесла она. — Ничего не слыхала.

— Ну, какъ не слыхать! Наврное былъ разговоръ. Прислуга… Языкъ не на привязи… И такъ какъ я человкъ вн рутины, то пойду навстрчу всему этому. Дйствительно, былъ у меня грхъ съ этой полькой Розаліей Сброжской… Какъ хотите, я все-таки человкъ не совсмъ старый, мужчина такъ сказать въ соку… Каюсь передъ вами, кое-что было, но теперь прикончено. Прикончено безъ послдствій… Она удовлетворена денежно и я заручился роспиской, гд сказано, что она никакихъ претензій ко мн нын не иметъ и впредь имть не будетъ. Такъ вотъ-съ…

Манефа Мартыновна сидла смутившись.

— Что вы, что вы! — замахала она руками. — Да мы ничего объ этомъ и не слышали.

— Слышали или не слышали, но все-таки я васъ предупреждаю и высказываю. Я не такой человкъ. Я вн рутины. Я не лавирую. Я люблю на прямки, на чистоту… И вотъ если въ этомъ Софья Николаевна видитъ препятствіе, то тутъ препятствія никакого нтъ. Оно устранено. Такъ и потрудитесь ей объявить.

— Да вовсе ничего подобнаго, Антіохъ Захарычъ. Напрасно вы безпокоитесь, — отвчала ему Манефа Мартыновна.