Вне закона

— Паршивая история, — сказал он. — Видал, какая у них банда. Мне и отец говорит: их Хрущев шуганул, почистил, власти у них поубавил, а они, однако же, друг за дружку держатся, круговая порука у них сильная, посильней, пожалуй, чем у блатных. Все же свои людишки при власти нормальной сидят… Смотри, как сработали. За несколько часов. И где дача, узнали, и прикончили, и документы выкрали. Сильны ребятишки… Конечно, это кто-нибудь из бывших оперативников, с этим Лещенко связанных. А может, кто и повыше Лещенко есть. Обязательно даже есть. Они по своей власти тоскуют и просто так ее не отдадут. А твой генерал этого не сообразил. Напролом пошел. Их атакой не возьмешь. Знаешь, Ароша, про тебя они не знают. Но, видно, искать будут. А может, и нет. Им лишнего шума тоже не надо… Обычным путем вы того водителя не найдете. А его-то и надо искать. Если он расколется, тогда Лещенко можно будет тепленьким взять. Да и отдадут они его… У генерала, наверное, друзей немало было. Небось и военные следователи есть. Вот надо бы сделать так, чтобы они занялись. Ведь военный человек погиб… Только свои и размотают.

Совет Чугуна оказался важным; Надя собрала у себя дома самых близких друзей Александра Августовича, все им рассказала, нашлись среди друзей и два военных юриста в серьезных чинах, сказали: попробуют, только чтобы об их нынешней встрече никто и слова не знал.

Всего лишь три месяца прошло, как нашли водителя-убийцу, он оказался и верно одним из бывших оперативников. Дал показания, и довольно серьезные, однако же Лещенко успели снять с секретарей райкома, тот исчез… Где он? Может, жив до сих пор, может быть, на «заслуженной» пенсии? Сидит на даче, клубнику выращивает, а может, и пост занимает. Не разгадаешь. Тайное часто остается тайным, и нужны немалые усилия, чтобы высветить его…

Вот какая история произошла с Надиным дядей, и у нее было немало оснований бояться… Если до избрания шли на квартиру такие звонки, которых страшилась Надя, то что может произойти сейчас?.. Конечно, вряд ли звонил Кедрачев, он до такого не опустится, хотя ведь и у него могут быть свои подручные.

19

…Мир за последние годы усложнился. Так бывает, когда сойдет снег с долины и обнажится земля и то, что прежде казалось почти однообразно белым, внезапно начинает выглядеть иначе: множество колдобин, овражков, корявых деревьев, гнилых пней — всего не перечтешь; и чем больше вглядываешься в долину, тем многообразней ее тайны, за одной извилистой тропой открывается иная, о которой и не предполагал.

Скоро подойдет к концу эта история, вернее, рассказ о ней, и тут нельзя умолчать об одной странной детали, внезапно открывшейся, когда я пытался разобраться в материале. Один из следователей мне сообщил, что после исчезновения Лещенко в его квартире сделали обыск и там обнаружили брошюру, выпущенную в Москве в начале 1953 года. Она называлась «Почему необходимо было выселить евреев из промышленных районов страны». Но не сама брошюра поразила меня; написана она была умелой рукой, с ссылками на Маркса и Ленина, и автор подчеркивал, какой он великий интернационалист. А потрясен я был самим автором — одним из моих учителей. В университете он читал нам историю философии, читал в несколько суховатой манере, но интересно. Обычно лекции его проходили в актовом зале, их сходились послушать студенты других факультетов, для кого лекции не были обязательными. Стройненький, собранный, всегда в скрипящих черных ботинках фабрики «Скороход», он обычно прохаживался по сцене, не заглядывал в конспекты, а держал всего лишь спичечную коробку, на оборотной стороне которой и были сделаны необходимые записи. Почему-то эта спичечная коробка всех восхищала. О нем говорили как о человеке крайне выдержанном и образованном, и я помню, как одна из студенток спросила:

— Дмитрий Иванович, а кто ваш любимый философ?

И он не задумываясь ответил:

— Эпикур.

В зале дружно рассмеялись, а он пожал плечами, сказал:

— Не понимаю, что тут смешного. Каждый волен любить того мыслителя, который ему близок. А этот афинянин воспевал свободу и учил жить бесстрашно. Смотрите, как прекрасно им сказано: «Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет».