Вне закона

Я перелистывал страницы записной книжки, копался в документах, пытаясь до конца разобраться в этом человеке. В записной книжке было много адресов и фамилий, и каждая фамилия была помечена разным числом звездочек – от одной до пяти: по-видимому, по важности, по служебному весу записанного лица. Особый раздел в книжке был озаглавлен: «Дни рождения знакомых, друзей и сослуживцев», тоже со звездочками. В другом разделе агроном записывал членские взносы, даты каких-то собраний, расходы на подписку на центральные и местные газеты, номера облигаций. В документах я нашел несколько Почетных грамот и благодарностей, восторженную прошлогоднюю характеристику («морально выдержан, предан, скромен»), довоенную сберкнижку: «Остаток: 3162 руб. 32 коп.».

Прочитав все это, я понял: для этого аккуратного, исправного чиновника приход немцев был лишь сменой начальства. Начальству он всегда служил верой и правдой. Но почему, каким образом сохранились такие чиновники среди нас?..

– Готово! – доложил Богданов, появляясь на пороге.

7

От Князевки до Вейно – километра полтора лесом. Ночью прямой и ровный шлях кажется мрачным туннелем. Свет луны едва сочится сквозь сплетенные кроны деревьев.

– Что мы, хлопцы, с агрономом, с агрогадом этим, делать будем? – остановил нас Кухарченко.

Козлов выхватил пистолет, загнал патрон в патронник.

– Убери свой лилипупер! – недовольно сказал Кухарченко. – Немцы услышат. Надо втихаря, без шухера. Финяк твой где?

Козлов с минуту стоял в полной растерянности, как в столбняке, уронив руку с пистолетом. Потом, тыча пистолетом и не попадая в кобуру, он потерянным голосом выдавил, всем на удивление:

– Нет… так я не могу. В бою могу, из пистолета, а так нет…

– Кишка тонка! – усмехнулся Кухарченко. – Совсем ты слаб в коленках! Не знал, не знал.

Гущин сплюнул презрительно, расстегнул ножны почетного кортика СА с надписью «Аллее фюр Дойчланд» на клинке, заметил хладнокровно:

– Тут, Леш, нужен здоровый человек, с крепкими нервами, а не псих! Опять же это дело по нашей колхозной части. Мы не в передовых, а в захудалых вроде князевских ходили, но никакому холую фашистскому землю нашу не позволим резать!

Предателя-агронома сбили с ног и поволокли в кювет. На шляхе остался полуботинок с калошей. Урядник грохнулся на колени:

– Тл я я, тварь ничтожная… Прими, Господи, душу раба твоего…

Я крепко ухватил Кухарченко за руку:

– Алексей! За этого типа народ просил…

– И мы просим, – услышал я сзади голос Самарина. – Ты ж не пойдешь, Алексей, против народа!..

Кухарченко отпихнул меня.

– Сам знаю, что делаю, – проворчал он. – Ну а тебя, сучий ты хвост, я, так и быть, отпущу, – объявил он уряднику. – Только кончай урядничать, а не то тебя все равно расшлепают – не мы, так другие.

Кое-кто из партизан глухо заворчал.

– Цыц! Тут, хлопцы, особая политика! Во-первых, жителей князевских обижать не хочется – просили за него. Во-вторых, он тряпка и дурак, из него такой же полицейский, как из меня интендант. Так что, дядя, выходи-ка ты из полиции и помогай нам. Не бросишь урядничать – пеняй на себя! Не мы, так другие тебя разменяют. А тебе о ребятне своей думать надо. Ну, покаместь до свиданьица. Продашь – из-под земли достану. Всыпьте ему, хлопцы, на прощание! А то подумает, что мы только приснились ему. А ну, аллюр три креста!

Козлов, зарычав, ринулся к уряднику, расталкивая партизан. Кухарченко схватил его цепкой клешней за руку, рванул к себе.

– Пусти! – захрипел Козлов. – Убью гада!

– Не психуй, кореш, – процедил Кухарченко сквозь зубы, и, почуяв угрозу в голосе командира, Козлов обмяк. – Возьми Щелкунова и Турку и дуй на разведку в Вейно. Этому Ефимову я не очень-то верю. Сполняй приказ! Живо!

И Козлов, Щелкунов и Солянин на рысях побежали по шляху.

Из кювета вылез Гущин, вытирая ладони о штаны.

По дороге на Вейно я спрашивал себя: что заставило Кухарченко отпустить урядника? Неужели только то, что он впервые увидел во враге человека – запутавшегося, мелкого и пустого человечка – и пожалел его и его детей?.. Пожалуй, если хорошенько присмотреться, то человеческие черты можно отыскать в любом враге. Но мерить всех на один аршин нельзя…

8

С опушки открылся вид на пологое темное поле, рассеченное пополам смутной лентой шляха. Эта лента упиралась в беспорядочное нагромождение теней. Знакомые очертания поселка принимали в темноте самые причудливые формы. Мерещились вражеские блиндажи, наблюдательные вышки, орудия и четырехспаренные крупнокалиберные пулеметы, целая армия притаившихся врагов.