Вне зоны доступа

В порту хозяин уже ждал судно. Он знал о жемчужине, и руки его тряслись. Знал он и то, что по договору черная королева принадлежала гостье. Тогда он решил пойти на хитрость и убедить Марту обменять ее на другую — он не знал, что девушка разбиралась в жемчуге не хуже его самого. Та наотрез отказалась и меняться, и смотреть коллекцию хозяина, и, что самое обидное, даже не показала свою находку. Ее вообще теперь мало что волновало — в середине у нее разлилось горячее счастье, и она боялась что-то говорить, чтобы его не расплескать. Даже дома она не стала ничего рассказывать отцу, а только сказала «Спасибо» и поцеловала его в щетинистую теплую щеку. На вопрос же о том, какой улов ей попался, Марта лишь неопределенно пожала плечами: «Мелочь, ерунда».

Кстати, вскоре после этого случая семья Пауля неожиданно для всех переехала в более просторный дом, все хорошо оделись и обулись. Правда, поначалу никто не мог понять, откуда у этих бедняков взялись деньги, а потом это перестало быть важным.

Хотелось бы добавить, что через год Марта получила по почте нитку роскошного жемчуга — но она ее не получила, Пауль не знал ее адреса. А даже если б и знал, где бы он взял столько жемчуга? Да и зачем он Марте — у нее этого добра и так хватает. И разве в нем счастье?

Чай

Он всегда пил очень горячий чай. Она заливала чайный пакетик кипятком, и уже через минуту он подносил дымящуюся чашку к губам и делал маленькие, смачные глотки. Это одновременно и восхищало, и пугало ее, она приговаривала: «Это же кипяток, оставь, дай остыть», а он уверял, что настоящий чай может быть только таким — обжигающим.

Чай — то немногое, что было у них общим.

Еще книги — их в комнате с оторванными обоями накопилось немало, они стояли на полках и просто лежали стопками на тумбочке, на столе, шкафу. Под кроватью еще жили старые чемоданы, она знала, что в них тетка собирала популярный тогда литературный журнал: «Роман-газету», и она часто думала, что сегодня они наконец-то достанут какой-нибудь чемодан и разберут его, но руки до этого никогда не доходили. Книги, журналы, любую печатную продукцию они любили оба с детства; могли подолгу нерасторопно листать старые сборники, зачитывать друг другу цитаты, вспоминать. У нее была привычка нюхать пожелтевшие листы: они пахли мелом, детством и немного плесенью, но ей нравился этот странный запах, потому что он пробуждал внутри то время, когда она была безоблачно счастлива.

Кроме чая и книг, у них была еще общая постель. Правда, всего раз в неделю по вторникам и почему-то днем, а не ночью, но для них это уже не имело никакого значения. Постель оказалась следствием, а не причиной, но без нее уже не получалось никак, без нее ни книги, ни чай, ни долгие разговоры уже не имели смысла.

Они никогда не строили планов на будущее, старались не задавать друг другу вопросов. Они просто наслаждались этими несколькими часами в неделю — единственно настоящими, которые принадлежали им двоим и которые наполняли тем светом, что позволял жить дальше.

Все остальное казалось суетой. Хотя суетой нельзя назвать такие важные вещи, как, например, работа, или, скажем, дети, — это же основы основ. Но в их странных жизнях получалось так, что важное и второстепенное смешалось, что какие-то кирпичики поменялись местами, и не было сил как-то перестроить, переткать этот нелепый рисунок судьбы. Может быть, более решительные люди и взялись бы за это, но эти двое были мечтателями, немного сумасшедшими, но довольно ответственными, перфекционистами с комплексом неполноценности и гипертрофированным чувством вины, поэтому они еще не придумали, как можно все устроить. Они просто жили от вторника до вторника, и это могло продолжаться еще годами, если бы… Если бы в один прекрасный день она ни исчезла бы.

Обычно она приходила на несколько минут раньше, хотя бы потому, что чувствовала себя здесь хозяйкой: это была квартира ее умершей родственницы, и хрущевку она не хотела ни сдавать, ни продавать по трем простым причинам — чай, книги, постель. Она успевала сбросить пальто, если на дворе было холодно, открыть форточки, если душно, вымыть руки, включить купленный им электрочайник и «накрыть» нехитрый стол: печенье, сыр, хлеб. Тогда появлялся он, они жадно вдыхали друг друга, долго стояли в прихожей, обнявшись, она запирала на ключ дверь, и только после этого они шли на кухню, чтобы совершить свой еженедельный ритуал — он всегда припасал к чаю что-нибудь вкусное. Случалось, конечно, она опаздывала: на этот случай у него был свой ключ. Бывало, что по объективным причинам вторник пропадал: они всегда воспринимали это болезненно и старались максимально сдвинуть дела, чтобы освободить окно друг для друга, но жизнь есть жизнь, тогда они созванивались заранее.