В США известие об этом договоре вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Рузвельт прервал отдых и вернулся в столицу. Он попытался убедить поляков и немцев в необходимости взаимных уступок, но без особого успеха[6453]
. Еще больший шок новости о советско-германском сближении вызывали в Токио. На переговорах с Риббентропом Сталин, говоря о потерях японцев в Монголии, отметил, что это – единственный язык, который понимают азиаты. Он добавил: «Впрочем, я сам – один из них – и знаю, что говорю»[6454]. В Токио шли совещания в верхах, японские и маньчжурские газеты единодушно высказывались о том, что положение на Дальнем Востоке теперь значительно усложнится. Эффект от потери союзника был не менее сильным, чем от новостей о неудачах на Халхин-Голе[6455]. Британский посол в Японии сообщал в Лондон: «Все говорит о том, что сообщение о советско-германском пакте о ненападении явилось для японцев сильным потрясением и, чтобы выйти из этого состояния, им потребуется некоторое время»[6456]. По словам Зорге, это была сенсация: «Нарастает внутриполитический кризис»[6457].Казалось, в Токио вот-вот начнутся огромные перемены. Крейги был уверен – наступает прекрасное время для борьбы за Японию, чтобы отдалить её от Германии и приблизить к Англии. Игра того стоила – у этой страны был мощный флот, армия со значительным количеством опытных солдат и офицеров, «решительный народ, способный к величайшему самопожертвованию»[6458]
. Такой же вывод сделал и временный поверенный в делах СССР в Японии: «Подписание пакта о ненападении между СССР и Германией сильно изменило международную обстановку и спутало все карты японских империалистов, с одной стороны, а с другой – заставило убедиться японский народ в явном провале всей японской дипломатии и внешней политики. В газетах прямо указывается на то, что проводившаяся до сих пор Японией внешняя политика потерпела крах, следовательно, пишут газеты, для Японии сейчас не остается иного пути, как только изменить ее»[6459]. 26 августа, вслед за подписанием советско-германского договора, глава МИДа Арита протестовал против нарушения секретного приложения к антикоминтерновскому пакту 1936 года. Осима вручил протест не сразу же после получения, а только 18 сентября, на фоне побед германской армии в Польше[6460].Премьер-министр генерал Киитиро Хиранума на заседании Тайного совета 30 августа призвал к отставке кабинета и заявил: «Эти события – провал нашей дипломатии, возникший в результате неблагоразумных действий армии»[6461]
. Единственным крупным успехом Японии этого месяца было проведение Ван Цзин-вэем съезда своих сторонников в Нанкине 28 августа. Это был значительный шаг вперед к созданию коллаборационистского правительства Центрального Китая. Оно было сформировано в Нанкине 31 марта 1940 г[6462]. Кроме того, Япония усилила давление на Францию с целью заставить Париж отказаться от транспортных перевозок на контролируемую Чан Кай-ши территорию через порты французского Индокитая. Париж начал тормозить столь нужные для Китайской республики грузы[6463].Ключом к поведению Сталина в эти часы были его слова, сказанные Риббентропу: «Русские интересы важнее всех других»[6464]
. Это отношение было единственным разумным подходом к внешней политике нашей страны. В конце августа 1939 года это означало снятие для СССР угрозы войны на два фронта. Окруженную на Халхин-Голе японскую группировку можно было добивать. Она не была пассивна и постоянно пыталась прорваться[6465]. Советское командование около 60 раз обращалось к окруженным с предложением сдаться. Ответа не было. Противник отчаянно и храбро оборонялся[6466]. Впрочем, это уже была борьба обреченных. 1 сентября ТАСС сообщил о том, что 21–28 августа предпринимались многочисленные попытки прорвать окружение как извне, так и изнутри кольца блокады, но все они были отбиты. В ночь с 28 на 29 августа остатки окруженных были уничтожены, японцы были изгнаны с территории Монголии[6467]. По японским данным, это произошло к 31 августа. От 23-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Камацубара осталось около 400 чел[6468].