Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны

В тот же день генерал-полковник фон Браухич встретился с советским военным атташе комкором М.А. Пуркаевым. Главнокомандующий сухопутными войсками сообщил, что германская армия наступает и что все идет по плану. Генерал вспомнил: «В 1931 г. я был на маневрах в Москве и Минске. Прощаясь с одним высшим командиром РККА, я сказал: надеюсь в ближайшем будущем встретиться в Варшаве»[6592]. И хотя Пуркаев не сказал ничего конкретного, ясно было одно – наступает время для выполнения принятых ранее решений. В Москве не ожидали столь быстрого обвала Польши и оказались не готовы немедленно реагировать на события. Для завершения подготовки армии требовалось время[6593]. «Похоже на то, что нынешнее польское государство гнило насквозь, – отметил в своем дневнике 7 сентября Майский. – Настолько гнило, что его армия не в силах оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления врагу даже под лозунгом защиты национальной самостоятельности. Вчера британское правительство дало Польше заем в 8,5 млн ф. ст. Не слишком ли поздно?»[6594] Было слишком поздно.

«Польская армия сражалась храбро, – вспоминал германский генерал, – но ее нельзя было сравнить с немецкими войсками ни по вооружению, ни по подготовке, ни по руководству, и в течение трех недель она была полностью разгромлена»[6595]. Судьба польской кампании вермахта была решена даже раньше – в первые две недели. В это время Франция и Англия были не очень активны. Перед самым началом войны, 31 августа, Гитлер рассчитывал на то, что союзники не вступят на территорию Германии[6596]. Он не ошибся. В сентябре 1939 года во французской армии господствовало убеждение, что на этот раз до настоящих боев не дойдет. Командовавший танковыми войсками 5-й армии полковник де Голль вспоминал: «… я отнюдь не удивлялся полнейшему бездействию наших отмобилизованных сил, в то время, как Польша в течение двух недель была разгромлена бронетанковыми дивизиями и воздушными эскадрами немцев»[6597]. Бездействие все же не было полным.

Стоявшие на фронте войска вывешивали плакаты с заявлениями о том, что первыми не откроют огонь, посещали окопы противника, обменивались едой и выпивкой[6598]. Впрочем, по свидетельству Черчилля, предпринимались и более радикальные действия: «Мы ограничивались тем, что разбрасывали листовки, взывающие к нравственности немцев. Этот странный этап войны на земле и в воздухе поражал всех. Франция и Англия бездействовали в течение всех тех нескольких недель, когда немецкая военная машина всей своей мощью уничтожала и покоряла Польшу. У Гитлера не было оснований жаловаться на это»[6599]. Жаловаться действительно было не на что. Немцы отвечали взаимностью: к концу 1939 – началу 1940 гг. их пропаганда достигла пика. Этой работой занималось Министерство иностранных дел, позже к ней подключилась военная разведка. Наиболее успешными были брошюры и листовки «Умереть за Данциг?» и «Англичане воюют до последнего француза»[6600].

Немецкий фронт на западе держали 35 неполностью укомплектованных дивизий против 65 кадровых и 45 резервных французских[6601]. «Странная война! – писал через месяц после разгрома Польши Майский. – Получается впечатление, что все, что делается сейчас, – это лишь присказка, а самая сказка еще будет впереди. Или иначе: все это лишь цветочки, а ягодки объявятся несколько позднее. Иногда мне кажется, что на европейской арене перед моими глазами два бойца ходят один около другого, примеряются, принюхиваются, поплевывают себе на руки, изредка награждают друг друга легкими толчками, как бы проверяя взаимные бдительность и готовность к схватке. Но самой схватки еще нет. Что-то удерживает бойцов от первого решительного удара, что-то сковывает их энергию, их волю, их мускулы»[6602].

5 сентября был отдан приказ о подготовке обороны Варшавы. Основу гарнизона составили отходившие части и сформированные отряды добровольцев. Им не хватало оружия, особенно слаба была противовоздушная оборона. Имелось только 36 зенитных орудий и 54 самолета[6603]. К 8–9 сентября немецкие клещи с севера и юга, со стороны Словакии и Восточной Пруссии почти сомкнулись у польской столицы, от Познани до Варшавы образовался вытянутый мешок, в котором оказалась большая часть польской армии. Немцы стали переходить на восточный берег Вислы, что делало катастрофу неизбежной[6604]. «Внутри этих клещей, – вспоминал Черчилль, – сражалась и гибла польская армия»[6605]. 8 сентября 4-я танковая дивизия германской армии вышла к Варшаве[6606]. Взять город с ходу не удалось, варшавяне упорно защищались[6607]. 10 сентября окруженная польская группировка попыталась перейти в контрнаступление у небольшой речушки Бзура. Немцы быстро остановили это движение, начались бои, которые несколько затормозили падение польской столицы[6608].