Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны

23 октября Совнарком еще раз заявил, что 14 октября были выдвинуты «минимальные предложения, диктуемые элементарными требованиями безопасности Советского государства», и что об их коренном пересмотре не может быть речи. Отказываться от аренды Ханко или принимать финское контрпредложение об уступке 10-верстной полосы на Карельском перешейке взамен на обещанную ранее территориальную компенсацию в Карелии Москва не хотела. Возможными признавались лишь небольшие изменения в первоначальной программе[6759]. Впрочем, речь шла о возможности с советской точки зрения. Финны не собирались уступать. Во всяком случае, так, как этого хотели бы от них в Москве.

23 октября правительство Финляндии также подготовило свой меморандум. Хельсинки был готов провести обмен четырех островов (Сейскари, Пенисаари, Лавансаари, Тютерсаари, включая малый и большой) на территорию в Карелии, возможно, рассмотреть вопрос о пятом острове – Суурсаари и, кроме того, отвести границу на Карельском перешейке на 10 километров. От аренды Ханко финская сторона категорически отказалась[6760]. «Мысль о постоянном или долгосрочном размещении войск другого государства на территории Финляндии, – говорилось в меморандуме, – является с точки зрения Финляндии неприемлемой»[6761]. 24 октября возобновились переговоры, в начале которых финны не шли далее этой программы. Соглашение не состоялось, 25 октября делегация покинула Москву[6762]. Пограничники Сестрорецкого погранотряда в этот день получили приказ подготовиться к возможному переходу границы[6763]. 27 октября, по приезде домой, Таннер обратился с частным письмом к своему «брату» премьер-министру Швеции Ханссону. Масонское братство позволяло такое общение. Таннер описал требования Советского Союза и последствия возможной проигранной войны и задал вопрос – может ли Хельсинки рассчитывать на полноценную помощь Стокгольма. Ответ пришел в тот же день – он был отрицательным. Швеция сочувствовала Финляндии, но в войну вмешиваться не планировала[6764].

31 октября, выступая на внеочередной Пятой сессии Верховного Совета СССР, Молотов заявил: «В особом положении находятся наши отношения с Финляндией. Это объясняется, главным образом, тем, что в Финляндии больше сказываются разного рода внешние влияния со стороны третьих держав. Беспристрастные люди должны, однако, признать, что те же вопросы обеспечения безопасности Советского Союза и, особенно, Ленинграда, которые стояли в переговорах с Эстонией, стоят и в переговорах с Финляндией. Можно сказать, что в некотором отношении вопросы безопасности для Советского Союза стоят даже острее, поскольку главный, после Москвы, город Советского государства – Ленинград, находится всего в 32 километрах от границы Финляндии»[6765].

Нарком изложил программу советского государства на переговорах – обмен территориями – и высказал свое желание добиться результатов на основе советской программы[6766]. 31 октября был подготовлен еще один меморандум финского правительства. Его вручили в Москве 3 ноября. Он состоял из набора отказов на предложения Совнаркома[6767]. 1 ноября в парламенте Финляндии выступил министр иностранных дел Юхо Эркко. Он назвал советские требования «русским империализмом» и заявил о том, что у уступок есть разумные пределы, а Финляндия получит международную поддержку своей справедливой позиции. Реакция советской стороны была очень острой. 3 ноября «Правда» сравнила Эркко с Беком: «Как известно, он также провокационно выступал перед войной Польши с Германией и в результате этого спровоцировал войну с Германией… Нужно признать, что лавры Бека не дают спать господину Эркко»[6768]. Не удивительно, что новый тур переговоров в Москве, начавшийся 3 ноября, также был неудачным. Прийти к взаимоприемлемой программе так и не удалось[6769]. 4 ноября Каяндер вновь выступил с речью, в которой говорил о том, что советские требования к его стране не вызваны необходимостью и что правительство Финляндии не намерено их принимать[6770].