Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны

8 ноября финская делегация получила новые инструкции из Хельсинки – дипломатам предоставлялось право обсудить лишь передачу части Рыбачьего, аренда Ханко не рассматривалась, передача Ино обуславливалась отказом советской стороны от других требований. В случае отказа советской стороны представители Хельсинки получали право прервать переговоры. Последняя встреча делегации началась в 18:00 9 ноября и закончились через час[6771]. Хотя формального разрыва переговоров или отношений между странами не было, становилось все более ясно, что военное решение проблемы стало неизбежным. 13 ноября делегация Финляндии покинула Москву. Перед отъездом Паасикиви и Таннер направили Молотову письмо: «Г-н. Председатель. Ввиду того, что в наших переговорах с Вами и г-ном Сталиным не удалось найти почву для предположенного между Советским Союзом и Финляндией соглашения, мы сочли целесообразным сегодня вечером вернуться в Хельсинки. Доводя об изложенном до Вашего сведения и принося искреннюю благодарность за всю оказанную нам любезность, мы выражаем надежду, что переговоры в будущем могли привести к удовлетворяющему обе стороны результату»[6772]. Фактически это был демонстративный разрыв. Финские политики оказались правы, но только в отношении послевоенных переговоров.

Советская пресса начала публикацию серии статей направленных против политики Хельсинки. Многие её положения были весьма справедливы – в Финляндии действительно была развернута антисоветская кампания с явным националистическим и шовинистическим оттенком, нацеленная на травлю и ненависть ко всему русскому[6773]. С конца октября практически все политические силы страны объединились вокруг правительства и начали активно призывать своих сторонников к защите от внешней опасности. Выступавшие в качестве оппозиции к финским правым социал-демократы не были исключением. Советский представитель в Хельсинки докладывал о том, что в стране ухудшается экономическое положение, а в армии падает дисциплина[6774]. Эти оценки были ошибочными, хотя мобилизация, естественно, усложнила экономическое положение Финляндии и это не могло не сказаться на положении социальных низов[6775]. Тем не менее массы полностью поддерживали правительство, и одним из проявлений патриотического энтузиазма финнов стала реализация военного займа. Правительство выпустило облигации на сумму в 500 млн марок, которые были быстро раскуплены, и в ноябре была выпущена новая серия на 200 млн марок[6776].

Советская дипломатия и руководство СССР явно принимали желаемое за действительное. После окончания Гражданской войны в Финляндии и России уцелевшие «красные финны» осели в образованной в 1920 году Карельской трудовой коммуне (с 1923 г. – Карельская АССР), которую они рассматривали как площадку для будущего революционного реванша[6777]. Многим он казался вполне возможным. Пропаганда, разумеется, сгущала краски, и выводы делались уж совсем неверные. 1939 года не походил на 1918. Внешняя опасность сплотила финское общество, хотя в Москве явно надеялись на обратное[6778]. 22 ноября в Москву приехала Коллонтай. Она попыталась объяснить Молотову, что в случае войны за финнов будут «все прогрессивные силы», что вызвало у того явное раздражение. Он спросил у своей подчиненной – кого она называет прогрессивными силами и не подразумевает ли под таковыми империалистов Англии и Франции. Нельзя не заметить, что Коллонтай при этих обстоятельствах вела себя мужественно и не отказалась от своих слов[6779].