Внеждановщина. Советская послевоенная политика в области культуры как диалог с воображаемым Западом

В июле 1944 года, отвечая на вопрос сотрудника ленинградского управления НКГБ о причинах запрещения повести «Перед восходом солнца», Зощенко предположил, что оно было обусловлено «настроениями в верхах», и пояснил, что многие его произведения перепечатывались за границей, причем часто с указанием неверных дат, а «так как сейчас русского человека описывают иначе, чем описан он в моих рассказах, то это и вызвало желание „повалить“ меня»295. В действительности проблема была не в том, что русского человека стали описывать иначе, а в том, что именно так его описывали враги. В 1946 году эта проблема вновь оказалась актуальной: с ростом числа антисоветских публикаций задача перекрыть доступ к компрометирующей СССР информации встала с новой силой. Антисоветская кампания оказалась важнейшим триггером усиления репрезентационной составляющей советской литературы и кино. Необходимость предъявить Советский Союз как великую державу, преодолевшую отставание и вставшую в один ряд с передовыми странами Запада, сталкивалась с контрстратегией западных СМИ, предъявлявших СССР как по-прежнему отсталую и дремучую страну, неготовую соответствовать европейским культурным нормам. Отголоски этого столкновения слышны в докладе Жданова: отмечая, что во Франции русских по-прежнему изображают в карикатурах медведями, он напоминал собравшимся, что «мы не те русские, которые были до 1917 года, и Русь у нас не та, что была раньше, и культура у нас не та, что была раньше. И характер у нас не тот. Мы изменились вместе с событиями, мы изменились вместе с преобразованиями»296. Именно на демонстрацию этих изменений, на предъявление результатов глобальной трансформации и требовалось направить советскую литературу — для артикуляции этой мысли Жданов и читал в Ленинграде свои разъяснительные доклады.

Несмотря на то что непосредственно теме дискредитации советского человека на Западе в докладе уделялось довольно мало места, эта проблема широко обсуждалась. Пришвин отмечал в дневнике желание выступить на собрании московских писателей в связи с Зощенко, чтобы заявить, что глубоко чувствует несовременность сатиры во внутреннем советском обращении, причем не только потому, что «сатира может быть дурно истолкована врагом»297. 21 августа на заседании худсовета по вопросу о кинофильме «Большая жизнь» режиссер Иван Пырьев заявлял, что «реакционные круги Европы и Америки» представляют советских граждан как «людей с очень небольшим культурным кругозором, как азиатов, как людей, которые могут хорошо умирать, самоотверженно работать до упаду, но которым чужды возвышенные духовные качества», и критиковал фильм «Большая жизнь» за то, что он представлял их такими же, вместо того чтобы демонстрировать их культурность и благородство298. Здесь же, в одном ряду с отзывами, выходящими за границей, он упоминал и Зощенко — как выразителя того мнения о советском человеке, которому необходимо противостоять. К этому моменту антисоветская направленность творчества Зощенко уже не ставилась под вопрос.

Выступая в Праге осенью 1946 года, Александр Фадеев возмущался тем, что в одном из чешских изданий Зощенко был назван русским сатириком: «Нет, — заявлял Фадеев, — великим русским сатириком был Салтыков-Щедрин, потому что Салтыков-Щедрин бичевал пороки старого царского строя во имя счастья и освобождения простого человека. Как же можно назвать сатириком человека, который именно простого советского человека изображает низким, мелким и пошлым? Какая же это сатира? Таких людей в жизни зовут не сатириками, а сплетниками»299. Обвинения Зощенко в клевете рождались из этого представления о сатире как о сплетне — тайной передаче компрометирующих сведений. Автономность художественной реальности не признавалась, репрезентация требовала тотальности, и в этих условиях сатира оказывалась вызовом соцреализму. Предъявляя соцреалистическую возгонку реальности как источник сведений о советской жизни, советская власть автоматически признавала альтернативные дискурсы конкурирующими и подрывающими эту картину мира.