Вниз головой

Наши родители между собой дружили еще тогда, когда строили тракторный город, когда за одной партой после смены дремали на рабфаке. Все они делали вместе. Отцы, например, даже имеют одинаковое количество взысканий по профсоюзной линии. Мы же с Леной любили друг друга в детском садике, в школе, в институте.

— Вот что, дети, — на одном из совместных праздников сказали наши родители, — вы теперь вполне взрослые люди. Хватит вам мерзнуть под часами, целоваться в подъездах. Мы все знаем. Давайте поставим точку над «и». Женитесь. Жилья у нас на три семьи.

Мы с Леной под столом пожали друг другу руки. Ответное слово предоставили нам. Его взяла Лена.

— Что мы готовы быть мужем и женой — авторитетно подтверждаю. Теперь о жилье. Хотя мы любим, уважаем и ценим вас, товарищи родители, но, — в голосе Лены зазвучал металл, — мы с Мишей решили, что ни с его, ни с моими родителями жить не будем.

Послышались ахи, охи. Зашмыгали носы. Из карманов взметнулись платки.

— Прошу без слез и стенаний, — продолжала Лена. — Вы только что сделали открытие, что мы вполне взрослые люди. И это так. Где мы будем и как мы будем жить? Как и все. Сначала на частной квартире, ну а потом нам, как молодым специалистам, дадут комнату. С соседями.

— Браво! — зааплодировал мой папа. Добрейшая Ленина мама нюхала какие-то заграничные капли.

Свадьба была шумной. На другой день по объявлению на заборе я нашел гражданина Петрашвили, сдающего квартирантам «отдельный дом» — избушку на клюшке, за три месяца вперед внес плату и отдал паспорта на прописку.

К месту нашего местожительства мы с друзьями подъехали на такси. Я боялся, что снятый мною особняк Лене не понравится. Но она захлопала в ладоши:

— Какая прелесть! Настоящий шалаш! Никого кругом — одни мы. Как хорошо ты придумал…

— Лучше некуда, — пролезая в низенькую дверь, проворчал один из друзей. — Настоящая пещера.

Три законных медовых дня промелькнули как один миг. Лена не уставала твердить, что с милым рай и а шалаше…

Заявив о самостоятельности, мы отказались от холодильника, стиральной машины, телевизора, ведра, кастрюли и других предметов бытового обихода. Мы твердо решили: все вещи, от плошки до черной «Волги», купим сами.

Все шло по разработанному плану. Я достал топливную книжку, на угольном складе подружился с грузчиками, с полуслова стал понимать язык леваков, научился мастерски шуровать в печке, приучил себя выносить золу, ходить за километр к водоразборной колонке. Старалась и Лена — скребла пол, подбеливала дымившую печку, подклеивала потевшие окна. В наш шалаш частенько заходили родители, интересовались нашим бытом, качали головами и заводили речи об искусственных трудностях, которые мы создали сами себе, о пустующих комнатах в их квартирах. Эти провокационные разговоры мы с Леной решительно пресекали, утверждая, что нам здесь очень хорошо, ничего не надо и на черную «Волгу» уже отложено десять рублей.

Но известно, что любой план — не догма, а лишь руководство к действию. Один раз я не выгреб золу из печки. Зачем делать сегодня то, что можно сделать завтра? Выносить золу я начал через день, а потом — через два. Лена тоже скорректировала свой раздел плана: белье она стирала у мамы на машине. Но носовые платки и чулки она по-прежнему стирала в шалаше — план есть план.

В другой раз мы ночевали в папином кабинете — поздно закончился футбольный матч. Потом мы обедали у Лениной мамы — надо же навестить родительницу. Лена была особенно весела и мила.

Через неделю после обеда Лена позвонила мне на работу и сказала, что в шалаш она, к сожалению, сегодня не придет, потому что у мамы насморк в тяжелой форме и за ней надо ухаживать. Я еще раз убедился в том, что Лена любящая дочь, и горячо одобрил ее решение.

Когда она через месяц вернулась под свод шалаша (у мамы насморк оказался затяжным), неожиданно приболел мой папа, и я временно поселился у своих родителей. Через полтора месяца папа поправился, и мы с Леной снова весело и интересно зажили в шалаше. Правда, вскоре нам выделили путевки на юг, и мы вынуждены были на два месяца оставить наше гнездышко. (К положенному отпуску по месяцу взяли без содержания.)

Прошел год нашей шалашной жизни, и я, провожаемый напутственной речью Лены, отправился к начальнику цеха.

— С квартирой, Михаил Иванович, придется подождать, — сказал начальник. — Но для вас у меня приятная новость. Сегодня я подписал приказ на премию за реконструкцию цеха. Вы, как ведущий инженер, получите 500 рублей. Можете добавить к этой сумме и вступить в кооператив.

Не заходя домой, с деньгами в кармане, я отправился к гражданину Петрашвили и попросил продать мне особняк. Вано Георгиевич долго смотрел на меня удивленными глазами.

— Ара, я тебя знаю как умного человека. И отца твоего знаю как справедливого судью. Хижину я тебе продам за пол-названную тобой цену. Только ради бога не томи, зачем тебе этот «дворец»?

— Потом узнаете, — отсчитав двести пятьдесят рублей, сказал я.