Вниз, сквозь ветки и кости

– Как моя сестра, да, – сказала Джек. – Мы могли бы быть похожи, как горошины в одном ужасном стручке. Хотя я не думаю, что из меня вышел бы хороший вампир. Кажется, у них никогда нет под рукой салфетки, когда брызги летят. – Она театрально вздрогнула. – Можешь представить меня покрытой всем этим? А еще они не отражаются в зеркалах. Я бы не смогла понять, оттерла ли я лицо. Единственное, что оставалось бы делать, – каждую ночь погружаться в отбеливатель.

– Вредно для волос, – сказала Алексис.

– Вредно для сердца, – подхватила Джек. Она сжала руку Алексис. – Я такая, какая есть, во мне уже многое не изменить при всем желании. Я жалею об этом. Я многое отдала бы за то, чтобы поваляться с тобой в полдень на сеновале, вдохнуть пыльный воздух и не беспокоиться о том, что твой пот перемешивается с моим. Но, боюсь, подобный опыт свел бы меня с ума. Я могу существовать только в стерильной среде. Мне уже слишком поздно меняться.

– Ты говоришь одно, но я видела, что ты запрыгнула во вскрытую могилу – и ничего.

– Уверяю тебя, это только потому, что я была в подходящей обуви.

Алексис рассмеялась и придвинулась к Джек, взяв ее под руку, и они пошли дальше к стене, окружающей деревню. Алексис положила голову на плечо Джек. Джек вдохнула соленый запах волос возлюбленной и подумала, что есть определенные преимущества в мирах крови и лунного света, где единственная угроза, страшнее тварей, обитающих в море, – твари, живущие на земле. Красота становилась только ярче на фоне папоротника.

Прогулка оказалась слишком короткой, или ноги у них стали слишком длинными: их обеих еще преследовали призраки детства, и они еще не научились тонкому искусству бездельничать, растягивать время так, чтобы события длились столько, сколько попросишь. Казалось, прошло совсем немного времени, а они уже стояли у великой стены.

Алексис отпустила руку Джек. Сложив ладони рупором, она прокричала часовому:

– Алексис Колун, возвращаюсь домой.

– Жаклин Уолкотт, ученица доктора Блика, сопровождаю мисс Колун и собираюсь закупить припасы, – прокричала Джек.

Жители всегда говорили первыми, чтобы дать возможность позвать на помощь, если они чувствовали, что это необходимо, как предполагала она.

«Помощь», скорее всего, явилась бы в виде кипящего масла или дождя из стрел, но, по крайней мере, жители умерли бы, зная, что защитили от опасности остальных.

Было удивительно, что люди, живущие на заднем дворе у вампира, так боятся остального мира. Ведь если что-то тебе незнакомо, это не значит, что у него обязательно более острые зубы и более жестокие когти, чем у чудовища, которое ты уже знаешь. Но доктор Блик сказал, что проводить психологические эксперименты над соседями чревато, а он был главным, так что Джек держала свои мысли при себе.

– Осторожно, ворота! – прокричал часовой.

Раздался вой и скрежет дерева, и ворота – тяжелые и якобы надежные – медленно открылись.

Алексис спокойно миновала ворота: она родилась в деревне и знала, что Господин следит за каждым ее шагом. То, что она добровольно вошла в охотничьи угодья вампира, казалось, совсем не беспокоит ее, – и, вероятно, так оно и было. Несколько раз Джек подступала к ней с вопросами, но она мрачно рассказывала об оборотнях в горах, о Затонувших Богах под водами моря и обо всех страшных опасностях, которые таят в себе Пустоши. Судя по всему, жить в качестве добычи под покровительством хищника было лучше.

Может быть, и так. Джек провела всего одну ночь под крышей Господина, и, хотя временами она грустила, что не смогла спасти сестру, она ни разу не пожалела, что выбралась оттуда. Джилл сама сделала свой выбор.

Джек усмехнулась. Алексис глянула на нее:

– Что-то смешное?

– Все, – ответила Джек; ворота закрылись за ними. Она протянула руку Алексис: – Идем к твоим родителям.

* * *

Солнце, хотя и тусклое, еще не село; Господин находился где-то в недрах замка, отдыхая перед предстоящей ночью. Джилл не позволялось видеться с ним еще два дня. Так было всегда после кормления. Он сказал, что ей необходимо достичь определенного возраста, только тогда он сможет остановить ее сердце, сохранив его навсегда. Он сказал, что для нее будет гораздо благоприятнее войти в бесконечную ночь взрослой, с положением и привилегиями взрослого человека.

Джилл думала, что на самом деле он просто боится. Никто не слышал, чтобы найденыши возвращались в свой мир после восемнадцатилетия: если ты достигал этого возраста в Пустошах, ты оставался здесь до самой смерти. Ну или вовсе становился бессмертным, смотря по обстоятельствам. Ей было всего шестнадцать. Еще два года ждать, два года он будет оставлять ее на целых три дня каждые две недели, два года ей бродить по крепостным стенам в одиночестве, ощущая кожей жестокий поцелуй солнца. Господин настаивал. Он хотел, чтобы люди привыкли к ней и чтобы она полностью осознала, от чего отказывается, и приняла это.

Чепуха. Все это чепуха. Разве мог бы кто-нибудь отказаться от предложенных бесконечных привилегий и власти? По доброй воле от Господина мог бы уйти только идиот или хуже…