Вниз тормашками

— Старая шельма, — усмехалась Лариса, везя на заднем сиденье котовской машины большую красиво упакованную корзину, полную всякой снеди.

Здесь был и сыр, и любимая Курочкиным сырокопченая колбаса, и фрукты-овощи в большом количестве, и выпечка. Сверху лежала еще дымящаяся пицца с кальмарами. Лариса сомневалась, что больному разрешат алкогольные напитки, даже если у него просто сломана нога, но все же захватила бутылочку виноградного вина, перелив его, на всякий пожарный случай, в пластиковую емкость из-под сока. На самом дне корзины лежала пара мужских журналов. Вообще-то Курочкину были по барабану глянцевые красотки, так как у него и живых куколок было навалом. Но, везя другу «Пентхауз» и «Медведь», Лариса преследовала иную цель. Ведь, помимо Курочкина, во Второй городской должен лежать еще и Глазов.

Должен лежать, а там — кто знает! По мнению Ларисы, обсуждение женских прелестей сблизит любых мужчин, даже если один из них будет слеп, другой нем, а третий понимает только по-ненецки.

В больнице ее заставили купить пластиковые шлепанцы гигантских размеров, дали белый халат и респираторную повязку, так как в том отделении, где лежал Курочкин, было предкарантинное положение. Корзину, к счастью, проверять не стали, как опасалась Лариса, и она бодро зашлепала практически босыми ногами по холодным ступеням лестницы, ведущей на третий этаж. При каждом шаге Лариса сжимала пальцы ног, чтобы так и норовящий слететь с ноги тапочек все же остался на своем законном месте. К концу лестницы пальцы ног уже сводило судорогой. Она с трудом отыскала палату и вошла.

* * *

Курочкин лежал с загипсованной ногой возле задернутого шторами окна. То ли из-за недостатка света, с трудом проходящего сквозь зеленоватые занавески, то ли от общей своей субтильности, но психолог выглядел очень больным и несчастным.

— Боже мой, воплощенное страдание, — улыбаясь, Лариса присела на кровать, ставя корзинку рядом с кроватью.

Курочкин жалобно шевельнул усиками и с жадным любопытством взглянул на корзину.

В это время в палате находилась медсестра, колдующая над больным, лежавшим у стены. Курочкин покосился на нее, потом вопросительно вытаращил глаза.

— Привезла? — негромко спросил он.

— Что? — не поняла Лариса.

Курочкин в нетерпении щелкнул по кадыку пальцами.

— Вино, — шепотом ответила Лариса. — На самом дне.

Курочкин посмотрел на подругу увлажнившимися от счастья глазами и с чувством чмокнул ее руку.

— Спасибо, котик! А то, понимаешь, вчера тут одному мужику жена «сэм» привезла, день рождения у него был, мы отметили.

— Что привезла? — не поняла Лариса.

Медсестра вышла. Курочкин облегченно вздохнул и уже громче сказал:

— «Сэм»! Ты что, Лара Викторовна, не знаешь, что такое «сэм»?

— Понятия не имею.

— Самогон! — прохрипели с соседней койки. — «Сэм» сокращенно.

— Курочкин, — изображая презрение, протянула Лариса, — как ты опустился! Пить самогон…

— Да я и сам его не очень люблю, — словно оправдываясь, сказал Курочкин, — но этот был — просто как слеза! Да еще под сальце…

Он мечтательно зажмурился и тут же погрустнел.

— А теперь похмелье пришло, — правильно поняла его гримасу Лариса. — Понятно.

В ожидании, пока Курочкин, от нетерпения запустивший руку в недра корзины и вкусно шарящий там, достанет бутылку «сока» и вылечится, Лариса рассеянно осматривала палату.

Здесь стояли шесть кроватей, две из которых были пусты. На остальных в разных позах храпели, читали газету, слушали радио, наконец, просто тихо спали четыре мужика разного возраста. Тот, над кем колдовала медсестра, лежал с полностью забинтованной физиономией, безучастно взирая на потолок. За все то время, пока Лариса на него смотрела, он ни разу не пошевелился.

— Что с ним? — шепотом спросила Лариса, наклоняясь к жующему пиццу и жмурящемуся от удовольствия Курочкину. — С тем, который у стены?

— А, — махнул головой Анатолий Евгеньевич, — странный какой-то. Нелюдим. Даже не пил с нами вчера. Слышь, Михалыч!

Он кивнул обернувшемуся на зов мужику самой «бомжовой» внешности, с мешками под глазами и трехдневной небритостью. Курочкин приподнял из-под одеяла бутылку с вином. Глаза мужика заблестели. Не говоря ни слова, он кивнул. Бутылка перелетела на соседнюю кровать, после чего, наполовину опустошенная, пошла по палате, миновав лишь кровать со странным забинтованным типом. Отовсюду послышались вздохи облегчения и благодарственное бормотание.

— Когда меня сюда привезли, он был уже здесь, — шепотом сказал Курочкин. — Весь в бинтах, как мумия. Так ни разу и не видел его рожи. Говорят, что его избили какие-то бандюки на улице, а мне в это что-то слабо верится.

— Почему?

— Потому что я не верю в бандюков, которые калечат только рожу, — фыркнул тот.

— Так он же пластом лежит, — возразила Лариса.

Курочкин хмыкнул.