Вниз, в землю

- Понятия не имею, кто правит миром, - сказала Сина. - И вообще, правит ли им кто-нибудь. Пойми, Эдмунд: я не пытаюсь переносить средневековое богословие на Белзагор. Я не буду клясться Отцом, Сыном и Святым Духом и утверждать, что до всей Вселенной действуют одни и те же фундаментальные законы. Я просто говорю, что здесь, на Белзагоре, мы живем в соответствии с некоторыми моральными принципами, свойственными для этой планеты, и если кто-то чужой появится на Белзагоре и эти принципы нарушит, он об этом пожалеет. Это не наш мир, он никогда им не был и никогда не будет. Мы живем здесь под постоянной угрозой, поскольку не понимаем царящих здесь законов.

- Какие грехи совершил Курц?

- Мне пришлось бы целый день их перечислять, - ответила она. Некоторые грехи он совершил в отношении нилдоров, а некоторые - в отношении собственной души.

- У нас у всех на совести грехи в отношении нилдоров, - заметил Гандерсен.

- В некотором смысле да. Мы гордые и глупые, R не хотим видеть их такими, какие они есть, и немилосердно их эксплуатируем. Это, конечно, грех. Грех, который наши предки совершали на всей Земле задолго до того, как мы завоевали Космос. У Курца, однако, было больше возможностей грешить, чем у всех прочих - ибо он был в большей степени человеком. Когда приходит грехопадение, ангелы падают с очень большой высоты.

- Что делал Курц с нилдорами? Убивал их? Резал на куски? Бил?

- Это грехи против их тела, - сказала Сина. - Он поступал хуже.

- Как же? Скажи.

- Ты знаешь, что происходило на биостанции, расположенной к югу от космопорта?

- Я работал там несколько недель с Курцем и

***

Саламоне, - сказал Гандерсен. - Давно, когда я был еще новичком на этой планете, а ты - маленькой девочкой на Земле. Я видел, как они оба выманивали змей из джунглей, брали у них яд и давали пить нилдорам. И сами тоже пили.

- И что тогда происходило? Он покачал головой.

- Я никогда не мог этого понять. Когда я попробовал как-то раз вместе с ними, у меня возникло впечатление, что мы все трое превратились в нилдоров, а трое из них превратились в нас. У меня был хобот, четыре ноги, бивни и гребень. И все выглядело иначе, так как я смотрел глазами нилдора. Потом все кончилось, и я снова оказался в собственном теле, но меня преследовало страшное ощущение вины и стыда. У меня не было возможности выяснить, что это - действительно телесная метаморфоза, или только галлюцинация.

- Галлюцинация, - сказала Сина. - Благодаря яду ты открыл свой разум и душу и проник в сознание нилдора, а в то же самое время нилдор проник в твое сознание. Какое-то время нилдор считал себя Эдмундом Гандерсеном. Для нилдора это переживание, подобное экстазу.

- Значит, в этом заключался грех Курца? В том, что он приводил нилдоров в экстаз?

- Змеиный яд, - объясняла Сина, - используется также во время церемонии повторного рождения. То, чем занимались ты, Курц и Саламоне в джунглях - жалкая, крайне жалкая имитация повторного рождения. Нилдоры принимали в ней участие, но для них это было святотатством, причем по многим причинам. Во-первых - это происходило не в соответствующем месте. Во-вторых - не были исполнены соответствующие обряды. В-третьих церемонией руководили люди, а не сулидоры, и поэтому все происходящее превращалось в пародию на высшее священнодействие, какое только бывает на этой планете. Давая нилдорам яд, Курц заставлял их участвовать в чем-то дьявольском. Воистину дьявольском. Редкий нилдор устоит против подобного искушения. Курц находил удовольствие как в галлюцинациях, которые вызывал яд, так и в искушении нилдоров. Думаю, что это доставляло ему еще большее наслаждение, чем галлюцинации. Это самый тяжкий его грех - он склонял невинных нилдоров к тому, что на этой планете считается вечным проклятием. В течение двадцати лет на Белзагоре он хитростью заставил сотни, а может быть, тысячи нилдоров разделить с ним чашу с ядом. Наконец, его присутствие стало невыносимым, а страсть творить зло уничтожила его самого. Теперь он лежит наверху, не живой и не мертвый, но уже не угрожает кому-либо на Белзагоре.

- Ты хочешь сказать, что инсценировка местного аналога Черной Мессы довела Курца до такого состояния, что ты прячешь его даже от меня?

- Я в этом убеждена, - сказала Сина. Она встала, потянулась и кивнула Гандерсену. - Идем домой.

Они шли обнаженными через сад, рядом друг с другом, будто это был первый день творения, а тепло ее тела и тепло солнца возбуждали его страсть. Дважды у него возникала мысль о том, чтобы повалить ее на землю и утащить в экзотические заросли, и дважды он сдерживал себя, сам не зная почему. Когда до дома оставалось полтора десятка метров, он вновь ощутил растущее внутри него желание. Он повернулся и положил руку ей на грудь. Она не оттолкнула его.

- Скажи мне сначала еще одно, - попросила она.

- Если смогу.

- Почему ты вернулся на Белзагор? Но только правду. И что влечет тебя в Страну Туманов?

- Если ты веришь в грех, - ответил он, - ты должна верить и в возможность его искупления.

- Верю.