Вновь: слово свидетеля

Настя спрятала лицо в ладонях, борясь то ли со злостью от очередного обмана, то ли от усталости нового слоя этой бесконечной истории. Она молча сидела несколько минут, успешно блокируя желание обвинить Любу в смерти Андрея лишь за счет напоминания о более важной проблеме. Она подняла глаза, и только Люба хотела наклониться вперед и внятней все разъяснить, совершенно не скрывая своего переживания, как Настя подняла руку, останавливая ее еще на полуслове.

— Потом поговорим о том, почему ты скрывала столь важные знания, как это делал Бэккер. Сейчас нам надо вернуться. Мы обе видели, как Варвар и Петя дрались! Видели перед тем, как ты сказала, что на этом корабле прибыла с Опуса и основала Аврору! Я очень сильно сдерживаю себя. Если не решать проблемы поступательно… — Настя не смогла закончить предложение, ее почти трясло, злоба все же брала вверх, как ответная реакция на все более закручивающийся бардак причин и следствий.

— Это ты убила Андрея?! — все же вырвалось из нее вопреки желанию, придав сил даже встать во весь рост. Неизвестный уже хотел как-то вмешаться, встал со стула, но Люба попросила его успокоиться, после чего сама поднялась, чтобы смотреть Насте в глаза во время важного откровения.

— Я бы никогда так не поступила с ним. Его гибель стала для меня таким же кошмаром, как и для тебя. И, как и тебе, мне сообщил Козырев, когда я пришла к нему на переговоры. Андрей куда-то пропал, его поиски привели меня к бунтующим. Дальше ты знаешь. Эта коробка была у Козырева, когда мы встретились. Андрей передал ее ему, лишь благодаря этому решению меня и приняли.

Настя упала обратно в кресло, мирясь с нежеланной, но вполне вразумительной историей. С другой стороны, что-то внутри просто хотело принять это на веру, избавляя себя от нового конфликта с новым бременем тягостной правды. Люба присела и хотела что-то еще сказать Насте, прекрасно понимая ее связь с Андреем, но промолчала. Ее внимание переключилось на до сих пор неизвестного для Насти человека, внезапно для Любы оказавшегося вновь в углу, прячась в тени.

— Думаю, надо вас представить. Это Настя — добрый человек, житель Монолита, колонии, воздвигнутой недалеко от Авроры, которая, в свою очередь, ныне памятник прошлого. Настя — это Оцелот, он прибыл с Опуса и основал со мной Аврору. Один из самых важных людей в моей жизни.

— Просто «важных», уже не любимых? Прикольно! Не зря дожидался, спасибо, солнце мое, пойду еще подремлю, вдруг потом снова любимым стану.

Люба от этого саркастичного комментария расцвела в улыбке, словно девочка, наконец-то оказавшаяся наедине с любимым мальчиком, радуясь каждому мгновению. Настя все наблюдала за ней, и внезапно ее претензия ослабла, ей даже стало жаль эту женщину, от которой так и веяло лишениями и несчастьем. Ныне Люба раскрывается жертвой несправедливости, а никак не властным лидером церкви. В каком-то смысле видеть ее такой — это даже мило, подумала невзначай Настя, собираясь уже нарушить эту неуместную для обстоятельств, от того и ценную идиллию.

— Может быть, отложите это на другое время?! Пока мы тут болтаем о прошлом, Оскар, Рода и остальные, возможно, уже столкнулись с Варваром! Их надо либо предупредить, либо же им помочь!

Настя была рада своей грубости в этот момент, как подтверждению возвращения хоть какого-то контроля над своей жизнью. И стоило ей уже попытаться встать, дабы скорее покинуть это тесное, мрачное и неуютное место, как краски окружения будто бы сгустились еще больше, вынудив остаться на месте из-за реакции Любы.

— Почему ты прячешь от меня свое лицо? — Повелительный тон с властной харизмой вновь проснулись, ощутимо отрезвив Настю серьезностью момента.

Напряженное молчание лишь усилилось от самого простого, оттого и жуткого вопроса: ведь он и правда так и не показывал свое лицо из-под шлема скафандра, все время оставаясь в тени. И если Настю окутал пронзающий холодок по всему телу, подталкивая к немного большему пониманию пережитого Родой кошмара в пещерах на Коме, то горячий нрав Любы словно пульсировал от смеси страха за любимого и злости на очередную несправедливость в ее жизни. С момента вопроса он не двигался, сидел ровно, руки держал сложенными на груди. На исходе затянувшейся раздражающей тишины голова была опущена вниз на манеру грустного смирения с грядущим откровением. Медленно, словно ранимое создание, он поднялся, передвинул стул под свет лампы и вновь сел на него, затем последовало снятие шлема. Все произошло медленно, каждый звук и движение врезались в их память с неоднозначным, требующим будущего переваривания эмоциональным окрасом, ибо вместо человеческой головы увидели они голову примитивного робота с щелями вместо глаз и рта.