Внучка берендеева. Третий лишний.

- А чем дальше, тем сложней учиться. Ныне-то вас по общим наукам гоняют, чтоб все едины стали, что бояре, что простые люди... но дальше - специализация пойдет. И вот тогда-то ясно будет, кто чего гораздый. Люцианушка, как дело до дела дошло, - Марьяна Ивановна пальцами щелкнула, слово подхватывая. - То и быстро сообразила, что не сдюжит сама. Честолюбие в ней имелось. А вот талант отсутствовал напрочь. Работать она могла, тут правда истинная, но когда идеи нет... а у Фрола идеи были всегда. Он сам не понимал. И теперь не понимает. Бывает скажет чего, а ты думаешь, как оно это сам не додумался до такого.

Марьяна Ивановна вытянула шею, заглянула в котел.

- Она-то и сообразила скоренько, что, если к Фролу не прицепится, то и останется одна, а одиночество, Зославушка, не всяк человек сдюжить способный... да... и ничего-то, гляжу, не изменилось... учит она... чему учит? Кому эта ее начертательная магометрия нужна? А обряды? Шаманизм... понабралась глупостей... и тебя вон дрессирует. Зачем, спрашивается? Какая ей в том выгода?

И воззарилася.

А я что? Я молчу. Роту приоткрыла... как есть девка глупая, мудрым наставлениям внимающая. А самой... нет, не то, чтобы и вправду... но если хоть краешком глаза глянуть... по ледку, как говорила... весенний ледок... тонюсенький...

...как у Люцианы.

...у всех есть тайны, и Марьяна Ивановна - не отличается от прочих. Так я думаю... думаю и поглядываю скрозь ресницы. Глаза бледные, но яркие... горят, что звездочки...

...звенят монетами.

Катятся по столу. Золотые да звонкие, только-только с монетного двора сошедшие. На одной стороне - птица-сирин дивная, голосом золотым поет, разума лишает. На другой - царь-батюшка. Носат и грозен. Его-то Марьяна Ивановна не боялась.

Справедлив.

А вот сынок егоный - это беда... нельзя такого и ко власти, разорит он все, распылит.На баб, на глупства всякие. Это родителям мнится, что перерастет дитятко, перебесится...

Зачем, когда и так ладно?

Но бояре поддержат. Не все. Есть разумные, понимающие, что в разоренном царстве всем худо жить будет, но большинство-то лишь о власти и думает. При слабом царе Дума сильна. И каждый себя в ней первым думарем видит.

- Так вы мне поможете? - юноша глядел на Марьяну свысока.

Боярская порода.

Мнит, что весь мир деля него одного сотворен. И Марьяна живет исключительно, чтоб Никодимушке сподручней было.

- Чем же я, дорогой, помочь могу? - и сжимается душенька.

Сколько лет уж минуло... нет больше девки Марьянки, которая на своего хозяина снизу вверх глядела, с восторгом и почтительностью, с надеждою, что помилует, одарит, коль не бусами, то хоть словом ласковым. И хозяина нет.

И хозяйки.

И мужа, ею дареного. Но о нем не жалеет Марьяна. Тоже боярин, но захудаленький, оттого и поступился гордостью, взял ее в жены... у нее-то к тому времени сундуки добра полны были. И слава шла-летела по землице Росской. Многие приезжали, многие кланялись, в Марьяне лишь спасение видя. А она помогала. Поначалу просто потому, что могла помочь.

Потом...

...муженек золото к рукам скоро прибрал. И прочим добром не побрезговал... а вот на Марьяну до самое смерти своей, благо, не задержала его Божиня на землице, свысока поглядывал. Гулял, паскудина этакая, не скрывая, не стыдясь.

А что?

Она, холопка, потерпит. И так облагодетельствовал. Верно, тогда и почтения она лишилась последнего к званию боярскому... а то и раньше? Когда поняла, что болеют они не меньше, нежель простые люди. И кровь у них красная.

И сердце обыкновенное, четырехкамерное.

Жилы там.

Кишки. Все, как у всех, а он свысока... ни монетки малой собственным трудом не заработал, только и умел, что щеки дуть да шапку каракулевую носить. Ступал важно. Говорил... как со служанкою говорил. Но собою был хорош... повелась она на эту красоту.

Волос русый.

Глаз синий.

И сыночек ладным вышел, хотя и дурноват, в отца... а что тут сделаешь, кровь - не водица...

- Мне говорили, - Никодим в беседе глядела поверх Марьяниной головы. - Что вы знаете, как сделать так, чтобы маг сильнее стал...

А золота принес два кошеля. На стол вытряхнул, мол, любуйся этаким богатством. Монеты разлетелись-рассыпались... и сынок вот до золота падкий был, правда, как и у отца, утекало оно меж пальцев водицей студеной.

Да и как иначе?

Гуляй, душа... да не одна, в развеселое компании. Сколько она говорила, совестила... упреждала даже, да разве послушает? От батьки вновь же набрался. Марьяна кто? Холопка дурноватая. А уж он-де кровей боярских, стало быть умен.

Горе, горькое горе... отболела, казалось бы, душенька, но нет, жмет, мучит... уж как она просила... в ногах валялась, чтоб простил царь-батюшка... клялась, за двоих клялась... и не напомнила, сколько раз ее силой дети царские живы были.

Зря не напомнила.

Может, и простил бы. Царь, хоть грозен, а справедлив. Но эти, псы его цепные, заголосили... прецедент. Где это видано, чтоб смутьяна миловать... небось, за прочих тоже найдется кому попросить. И все-то - слуги верные...

...а Осип Ряженский с речью выступил.

Про закон.