Внучка берендеева. Третий лишний.

Подвывал, пока венчали. Щучка себе помалкивала, чуяла, что зол он и не время перечить, а женишок разве что не рыдал, руку раненую баюкая. А ведь дали ему макового молочка, чтоб не так болело. И что пальцы... ему ими не работать.

- А вот и приданое... на, девонька, возьми... и иди... - он протянул Щучке бумаги. Глянула мельком - расписки долговые, да на такие деньги, что и вымолвить страшно. Чем он думал, играючи? - Будь счастлива.

Поцеловал даже.

В щеку.

Никогда-то прежде этакими нежностями он не баловался, а поди ж ты...

...ехали на возку. Женишок глядел с ненавистью, зубы скалил. Но что поделать мог? Жрец-то всамделишний. И обряд всамделишний, на крови вязанный. От иного, может, и откреститься вышло бы...

...встречали.

...выбегла боярыня в годах, седоваласа, лицом устала. И боярин красноносый, красноглазый.

- Ты где был... - замахнулся было, да руку опустил. - Кто это?

- Это... - парень оглянулся на Щучку и оскалился криво. - А никто... девку вот выиграл... только с гонором она...

Я вынырнула из чужой памяти.

И подала платок.

Слезы катились по Щучкиным слезам, крупные, круглые, что бусины. Плакала она молча, и я молчала, и Станька только ближей подвинулась, забралась под руку. За нынешнюю весну она вытянулась и больше не походила на того заморыша, которым была. Этак, глядишь, и вправду невеста вырастет.

- Чай пей, - мне было неудобственно, что влезла в этакое.

Дар?

Еська просил?

Так просил-то... могла б отказать, ан нет, полезла в чужую жизнь, разбередила.

- Он... он меня... за волосы и... они смотрели, но ничего не сделали... а он в сараину потянул... я так растерялася, что ничего не могла сказать... совсем ничего, а надо было, что не холопка... а там... служили... при доме... здоровые... он меня им... сказал, что подарок и...

Она сглотнула.

Я ж молча подвинула чашку с чаем остывшим. И Щучка его выпила глотком одним, лицо отерла.

- Кинул, что кость собаке... а я в этом летнике дурацком... и с косой... с одним бы справилась, с двумя... и поняла, что сдохну там... а он стоит и смеется, глядит, как я отбиваюсь. Золотой пообещал тому, кто меня... кто со мной... я и подумала, что если подыхать, то вместе, что... у меня ножик был... привыкла... я его и за оружие-то не считала... какое оружие... перышко, для спокойствия... им и полоснула по руке одного... второму в глаз пырнула... люди слепоты боятся, а пока остальные растерялись, к нему и... я ведь могла просто сбежать. Теперь думаю, что могла бы, а тогда... в голове билось только, что все, не доживу я до Акадэмии, что... и так обидно за все стало... ему по горлу полоснула. Как учили. Кровища веером... кто-то верещит, кто-то орет... меня скрутили... могли б сразу... боярыня воет, что сыночка ее загубила... боярин стоит ни жив, ни мертв... спросил, за что... а я правду, что был его сыночек скотиной редкостною, что по заслугам... я его жена, а он меня... только что боярину? Он за плетку сперва схватился, думала, все, запорет, но нет, сдюжил. Велел стражу звать. И меня им. И на суд... и там требовал, чтоб меня, стало быть, по старому закону. В землю... и клеймо. Каждый знать должен, что я по заслугам.

Станька ей еще чаю налила, подвинула ближе и тихенько по руке погладила.

Жалеет.

И я жалею.

Убила? Так... иных, может, и не великий грех убивать. Нехорошо так думать, ибо кажному воздасться по делам его, так нас жрецы учат. Вот и воздалося.

Справедливо?

Мнится, у боярыни той своя справедливость была. А у боярина - третья, царскому суду, который скор, все сие ведают, близкая.

- Судили быстро. Клеймили на месте. Закопали... в земле тяжело. Страшно. А ты можешь память забрать? - она вскинулася, уставилась на меня зелеными глазами. - Если можешь, забери, ладно? Не про него и не про убийство. Кровь - ничего, я к ней давно привыкшая, а вот земля... по горло самое и шелохнуться не можешь. А она давит, давит и мнится, что вот-вот вовсе расплющит тебя, будто муху какую. Силы тянет, холод внутрь лезет, а ты все живешь... день, другой... забери.

- Не умею.

- Жаль, - Щучка мазнула рукой по красной щеке. - Я тогда еще подумала, что лучше б он меня раньше... вместе с мамкой зашиб... чуть бы помучилась и все... а он пришел... на третий день... я думала, не пойдет, и не просила никого, чтоб весточку отправляли. Зачем? А пришел. Сам. И копал. Матюгался... он-то редко... он раньше, сказывал, при боярском сынке одном приятелем состоял. Чтоб было с кем игры играть. Учили... только тот горячкою помер, а его... его продать решили. Матери напоминал о... не суть... он не сказывал, как к ворам попал. Да и про это... он меня выкапывал сам. И все ругался, ругался. Говорил, что, мол, в жизни, пока она есть, многое поправить можно... и если б я сбегла... или, коль сбечь не выходит, потерпела чутка, он бы все поместье за мою обиду сжег бы, а того ублюдка заставил бы пепел жрать, пока кровяка из горла не хлынет и он этою кровякой не захлебнется.

Я кивнула.

Ох, думается, кто бы ни был батюшкою Щучкиной, зря грозиться не стал бы.